Избранное
Шрифт:
— С тех пор я и говорю, — так обычно заканчивал генерал Пари свои воспоминания, — что самый кровожадный человек — это демократ-пацифист, профессор, которому наступают на мозоль, когда он намеревается спасти человечество.
Лихи напрасно требовал энергичных мер. Пари никак не соглашался применять против Русинского национального собрания насилие. Наоборот, он еще больше усилил отряд, охранявший дверь и окна гимнастического зала, и дал строгий приказ никого туда не впускать, так как никто не имеет права мешать совещанию народных представителей. Правда, солдаты следили не только за тем, чтобы в гимнастический зал никто не входил, но и за тем, чтобы никто не выходил оттуда.
Да и зачем бы членам Национального собрания
Так думали члены Национального собрания. Но они ошиблись.
В гимнастическом зале не было одной вещи: того подсобного помещения, в котором нуждается каждый человек. Члены Национального собрания обильно кушали и основательно пили из больших бутылок в плетенках. Не удивительно, что они очень скоро осознали, насколько важным является наличие этого подсобного помещения.
Об отсутствии всего остального можно было забыть при большой дозе сливовицы, — сказал позднее Каминский, вспоминая о Национальном собрании, — но об этом нельзя.
Каминский, впоследствии агитировавший то за, то против чехов, рассказывал, когда оказывался против них, что отсутствию такого помещения, и только этому, нужно приписать то, что Национальное собрание единогласно вынесло решение, сделавшее Подкарпатский край частью Чехословацкой республики.
Воодушевленную резолюцию составили Каминский и Кавашши. Они же были во главе делегации из девяти человек, которая поехала с этой резолюцией в Прагу.
«Ужгород находится в Марокко»
В следующие за наменьской битвой недели Пари отошел от непосредственного руководства армией и занялся большой политикой. Во время войны его деятельность выражалась только в том, что он подписывал посылаемые в Париж сообщения. Интервенцию против Венгерской Советской республики — организацию наступления с востока на эту окруженную со всех сторон маленькую страну — он поручил румынскому генералу Мардареску. Мардареску со своей стороны уполномочил нескольких полковников вести военные дела, сам же занимался грабежом на «очищенной территории». Эту работу он исполнял с большим умением, энтузиазмом и примерной основательностью. Если он посещал какое-нибудь образцовое хозяйство, ни одно животное, ни одна машина не ускользали от его внимания. Если он накладывал руку на какой-либо завод, то на этом месте оставалось одно только заводское здание. Если он попадал в помещичьи усадьбы, то увозил оттуда не только всю домашнюю обстановку, но даже и паркет. И хотя все награбленное он продавал за бесценок через своего агента Андора Молдована, все же нажил огромные деньги на этой «священной войне против большевизма». Половину своей прибыли он добросовестно передавал генералу Пари — на финансирование «идейной борьбы с большевизмом». Таким образом, заключенное с Мардареску соглашение давало Пари не только свободное время, чтобы заниматься политикой, но и обеспечивало также денежными средствами на покрытие расходов его блистательной свиты.
Каминский обратил внимание генерала еще и на другую возможность добывания денег.
— Можно продавать казенные леса.
И Пари продал шведскому спичечному фабриканту значительную часть расположенных в Восточных Карпатах обширных государственных лесов. Против этого никто не стал бы возражать, если бы генерал уступил Каминскому хоть какую-нибудь часть выручки. Но об этом генерал не подумал. Это не пришло ему в голову, даже когда «унгварский Хефер» с недвусмысленной откровенностью попросил у него комиссионные. Пари рассердился на Каминского и откровенно высказал ему свое недовольство. Каминский принял к сведению мнение генерала и — через посредника — сообщил советнику Лихи, что происходит с лесами, являющимися собственностью чешского государства. Лихи, сердившийся со времени Национального собрания на Пари, написал
«Пари, очевидно, думает, — писал между прочим Лихи, — что Ужгород находится в Марокко».
Читавшие в Праге это донесение нашли, что разумнее всего — не верить Лихи. Но когда проделки Пари стали широко известны в Праге, пришлось все-таки предпринять кое-что, если не против махинаций Пари, то хотя бы для того, чтобы эти махинации не стали предметом пересудов. Дело в том, что правительство боялось не только своей «великой союзницы» — Франции, но и становящегося все более и более радикальным рабочего движения. Масарик искренно ненавидел коррупцию. Поэтому необходимо было сделать что-нибудь. Но что именно? Что может предпринять чешское правительство против французского генерала, посланного ему на помощь?
К счастью, чешские политики учились в австрийской школе и поэтому знали, что если в каком-либо предприятии надо кое-что сделать и в то же время сделать ничего нельзя, то надо послать полномочного правительственного эмиссара — пусть без какой бы то ни было власти, но зато с большой ответственностью. Чешское правительство назначило полномочным правительственным эмиссаром «по русинскому вопросу» «наменьского героя».
Имя «наменьского героя» носил Эрне Седлячек. Бесспорно, он имел на это полное право. Что наменьскую битву выиграли чехи, было фактом, фактом являлось и то, что Седлячек был в Намени, и никто не мог отрицать, что он вернулся оттуда в Прагу с перевязанной головой. Каждому государству, ведущему войну, необходимы герои, и оно берет их откуда только может.
Но насколько герои нужны во время войны, настолько они неудобны после войны, потому что, пользуясь своим положением, они слишком многое себе позволяют. А правительство, стоящее на шаткой почве, не смеет ничего запрещать им. По общему мнению, в мирное время больше всего бед причиняют глупые герои. Случай с Седлячеком — исключение: при всем желании «наменьского героя» нельзя было назвать глупым, и все же он причинил чешскому правительству гораздо больше неприятностей, чем самый глупый герой. В опубликованной им серии статей, под заглавием «Мои наблюдения на фронте», он резко критиковал не только руководство военными действиями, но и политику правительства. Война, по мнению Седлячека, ведется слишком гуманно. Главной же слабостью политики чешского правительства является то, что она недостаточно согласована с политикой великой союзницы — Франции.
Что можно было на это ответить? Правительство никак не могло сказать чешскому общественному мнению, что оно ведет войну против Советской Венгрии настолько энергично, что сжигает целые деревни, заставляет убивать раненых, вешать даже женщин и детей. Точно так же чехословацкий премьер-министр Тусар никак не мог сообщить чешскому народу о том, что политику чешского правительства диктуют французы и что он, глава чешского правительства, без разрешения посланных в Прагу в качестве «наблюдателей» французских банкиров ни одного шага сделать не может.
Как когда-то римские полководцы по окончании войны возвращались к плугу, так и Седлячек вернулся с поля битвы в кафе. Он проводил там четыре-пять часов в день, играя в домино. В это время он пил пиво и черный кофе, курил сигары и ругал правительство. Один из двух подаваемых ему к кофе кусков сахару он всегда прятал в жилетный карман. В кафе он устраивал все свои делишки как герой и как агент по продаже пива. В качестве героя он давал интервью. В качестве главного агента картеля пилзенских пивных заводов зарабатывал деньги. Много денег. Но это не удовлетворяло его. И сейчас, как перед наменьской битвой, его снова мучила жажда воинской славы — именно потому, что он очень любил деньги, ему хотелось стать военным министром — это выгодное дело в пацифистской республике.