Избранное
Шрифт:
— Да.
— Чего ради он столько навыдумывал? Не понятно.
— Может быть, у него просто руки чесались. Он сидел рядом со мной. И тогда я, раз уж он никак не хотел замолчать, тихонько толкнул его локтем в бок, так, не сильно, добавив при этом: «Не больно-то заносись со своим кругом и своим бассейном. Плевать я хотел на все. И без твоей Карин я прекрасно обойдусь, на любом углу найду получше ее».
— Ты ему прямо так и сказал? — спросила Карин.
— Да. Но только потому, что он меня разозлил. Я-то имел в виду другое. Но ему, неверно, это и надо было.
— Артур
— А кто такой Сильвио? — спросила Карин.
— Ты наверняка видела его. Например, на последнем спортивном празднике. Мы были вместе.
— Высокий, с темными волосами?
— Да. И в очках.
— Теперь припоминаю. Так это и есть Сильвио?
— Наутро припухлость совсем спала, но синяк под глазом остался. Было больно. Все спрашивали, что случилось. И Штрассер поинтересовался. То ли в шутку, то ли всерьез он спросил:
«Может, тебе что-нибудь на голову упало?»
Артур выпалил:
«Да, ночной горшок».
Все дружно рассмеялись. Когда я поднял голову, чтобы посмотреть на Штрассера, сидевшего за столом рядом со своей женой, мне стало ясно, что госпожа Штрассер не смеется и, по-видимому, даже не прислушивается к разговору. Она с безучастным выражением лица помешивала ложечкой в стакане. И не только безучастие было на ее лице, словно мысли ее витали далеко отсюда, в тот момент на нем застыли какое-то смущение и страх. Разглядывая ее, такую серьезную в окружении смеющихся мальчишек, я сразу понял — здесь что-то неладно. Наступил первый погожий денек. У всех было хорошее настроение. У Штрассера тоже. Тем больше меня настораживало странное выражение лица его жены. После завтрака Штрассер объявил, что сегодня учебники нам не понадобятся: мы отправимся на природу. Ведь природа — это лучший учебник в мире.
«Вначале совершим короткий марш-бросок на ближайшую скалу, — говорил он, — а потом по скалистому гребню хребта вернемся в пансионат. Все это займет полчаса, не более. Потом захватим провиант и отправимся вверх по течению Засер-Фисп до Маттмарка. Покажу вам, где в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году раскололся ледник. Тогда камнями и льдом завалило почти сто рабочих. Ужасная трагедия для нашей страны. Все это мы увидим вблизи».
«А как это случилось? — спросил кто-то. — Разве нельзя предвидеть спуск ледника с горы?»
«Видимо, нельзя, — ответил ему Штрассер. — Пока не везде можно
Стоявший рядом Сильвио прошептал мне на ухо:
«Мой отец рассказывал, что они настроили бараки вдоль линии разлома ледника, хотя специалисты предупреждали их о возможной опасности. Просто так было дешевле».
Штрассер не слышал, что говорил Сильвио, и продолжал:
«Разумеется, газеты, прежде всего в Италии, ведь большинство погибших были итальянцы, требовали привлечь виновных к ответственности. Конечно, критиковать задним числом легко. Но суд оправдал всех директоров и инженеров».
Все это время его жена стояла рядом и, опустив глаза, вообще не прислушивалась к разговору. Между тем Штрассер приказал нам надеть тренировочные брюки. Я спросил, можно ли мне остаться дома, потому что боль в глазу не унималась.
«Хорошо, — ответил он, — оставайся и немного поможешь моей жене по хозяйству».
Она все еще находилась в состоянии оцепенения. Только когда он слегка дотронулся до нее и спросил: «Ты согласна, Маргрит?» — она встрепенулась и быстро проговорила: «Да, да, разумеется». Но она, видимо, совсем не отдавала себе отчета в том, что происходит вокруг. Теперь я уже нисколько не сомневался: ее что-то угнетало. Пока остальные переодевались и строились перед домом, я оставался около нее в столовой. Казалось, что она меня просто не замечает. Я спросил:
«Сходить в сарай за дровами?»
Тут она впервые подняла голову и посмотрела на меня. В глазах у нее были слезы. Мне стало не по себе, и я спросил:
«Что-то случилось?»
Мне показалось, что госпожа Штрассер просто не видела меня до того самого момента, когда я спросил, не случилось ли с нею что-нибудь. Удивленная, она бросила на меня взгляд и сказала:
«Теперь твой синяк под глазом стал еще больше».
«Сходить за дровами?» — повторил я свой вопрос.
Все еще в растрепанных чувствах, она сначала закивала: да, да, а потом сразу же засуетилась: нет, нет.
«Я сделаю тебе примочки. И к утру все пройдет. Сейчас очень болит?»
Через окно донесся голос Штрассера:
«Все собрались? Тогда шагом марш!»
Она подошла к окну, посмотрела вслед уходившим и произнесла тихо, видимо самой себе:
«Да уходите же наконец!»
Мне показалось, она хочет мне что-то сказать, может быть, даже поведать что-то тайно от мужа. Когда все ушли, она уселась за стол и сказала:
«Петер, сядь рядом со мной!»
Хотя слез в ее глазах больше не было видно, она в растерянности то сжимала, то разжимала пальцы. А когда я сел за стол, она проговорила:
«Произошло ужасное».
«Что такое?» — спросил я.
Она задумалась на несколько секунд, потом проговорила:
«Все деньги украли».
«Какие еще деньги?»
«Деньги, которые собрали на пансионат. Ничего не осталось».
Я был настолько ошарашен этим известием, что в первый момент не мог сообразить, что ей ответить.
«Так прямо ничего?» — спросил я.
Она кивнула:
«Шестьсот франков. Ума не приложу, что мне теперь делать. Вот уж действительно: не знаю, что теперь делать».