Избранное
Шрифт:
пребывает в полном неведении окружающего.
И это, признаться, мне страшно нравится."
23-27 апреля 1931 года.
– 100
ПОБЕДА МЫШИНА
Мышину сказали:
– Эй, Мышин, вставай!
Мышин сказал:
– Не встану, - и продолжал лежать на полу.
Тогда к Мышину подошел Калугин и сказал:
– Если ты, Мышин, не встанешь, я тебя заставлю встать.
– Нет, - сказал Мышин, продолжая лежать на полу.
К Мышину подошла
– Вы, Мышин, вечно валяетесь на полу в коридоре и мешаете нам
ходить взад и вперед.
– Мешал и буду мешать, - сказал Мышин.
– Ну, знаете, - сказал Коршунов, но его перебил Калугин и
сказал: "Да чего тут долго разговаривать! Звоните в милицию."
Позвонили в милицию и вызвали милиционера.
Через полчаса пришел милиционер с дворником.
– Чего у вас тут?
– спросил милиционер.
– Полюбуйтесь, - сказал Коршунов, но его перебил Калугин и
сказал:" Вот. Этот гражданин все время лежит тут на полу и
мешает нам ходить по коридору. Мы его и так и этак..."
Но тут Калугина перебила Селезнева и сказала:
– Мы его просили уйти, а он не уходит.
– Да, - сказал Коршунов.
Милиционер подошел к Мышину.
– Вы, гражданин, зачем тут лежите?
– спросил милиционер.
– Отдыхаю, - сказал Мышин.
– Здесь, гражданин, отдыхать не годится, - сказал милиционер.
– Вы где, гражданин, живете?
– Тут, - сказал Мышин.
– Где ваша комната?
– спросил милиционер.
– Он прописан в нашей квартире, а комнаты не имеет, - сказал
Калугин.
– Обождите, гражданин, - сказал милиционер, - я сейчас с ним
говорю. Гражданин, где вы спите?
– Тут, - сказал Мышин.
– Позвольте, - сказал Коршунов, но его перебил Калугин и ска
зал:
– Он даже кровати не имеет и валяется прямо на голом полу.
– Они давно на него жалуются, - сказал дворник.
– Совершенно невозможно ходить по коридору, - сказала Селез
нева, - Я не могу вечно шагать через мужчину. А он нарочно ноги
вытянет, да еще руки вытянет, да еще на спину ляжет и глядит. Я
с работы усталая прихожу, мне отдых нужен.
– Присовокупляю, - сказал Коршунов, но его перебил Калугин и
сказал:
– Он и ночью тут лежит. Об него в темноте все спотыкаются. Я
через него одеяло свое разорвал.
Селезнева сказала:
– У него вечно из кармана какие-то гвозди вываливаются. Не
возможно по коридору босой ходить, того и гляди ногу напорешь.
– Они давеча хотели его керосином поджечь, -
– Мы его керосином облили, - сказал Коршунов, но его перебил
Калугин и сказал:
– Мы его только для страха керосином облили, а поджечь и не
собирались.
– Да я бы и не позволила в своем присутствии живого человека
сжечь, - сказала Селезнева.
– А почему этот гражданин в коридоре лежит?
– спросил вдруг
милиционер.
– Здрасте-пожалуйста!
– сказал Коршунов, но Калугин его пере
бил и сказал:
– А потому, что у него нет другой жилплощади: вот в этой ком
нате я живу, в этой - вот она, в этой - вот он, а уж Мышин тут в
коридоре живет.
– Это не годится, - сказал милиционер.
– Надо, чтобы все на
своей жилплощади лежали.
– А у него нет другой жилплощади, как в коридоре, - сказал
Калугин.
– Вот именно, - сказал Коршунов.
– Вот он вечно тут и лежит, - сказала Селезнева.
– Это не годится, - сказал милиционер и ушел вместе с дворни
ком.
Коршунов подскочил к Мышину.
– Что?
– закричал он.
– Как вам это по вкусу пришлось?
– Подождите,- сказал Калугин. И, подойдя к Мышину, сказал:
– Слышал, чего говорил милиционер? Вставай с полу!
– Не встану, - сказал Мышин, продолжая лежать на полу.
– Он теперь нарочно и дальше будет вечно тут лежать, - сказа
ла Селезнева.
– Определенно, - сказал с раздражением Калугин.
И Коршунов сказал:
– Я в этом не сомневаюсь.
Parafaitement!
1940 год.
– 102
НА СМЕРТЬ КАЗИМИРА МАЛЕВИЧА
Памяти разорвав струю,
Ты глядишь кругом, гордостью сокрушив лицо.
Имя тебе Казимир.
Ты глядишь как меркнет солнце спасения твоего.
От красоты якобы растерзаны горы земли твоей.
Нет площади поддержать фигуру твою.
Дай мне глаза твои! Растворю окно на своей башке!
Что, ты человек, гордостью сокрушил лицо?
Только мука жизнь твоя и желание твое - жирная снедь.
Не блестит солнце спасения твоего.
Гром положит к ногам шлем главы твоей.
Пе - чернильница слов твоих.
Трр -желание твое.
Агалтон - тощая память твоя.
Ей Казимир! Где подруга твоя?
И той нет, и чернильница памяти твоей ПЕ.
Восемь лет прощелкало в ушах у тебя,
Пятьдесят минут простучало в сердце твоем,
Десять раз протекла река пред тобой,
Прекратилась чернильница желания твоего Трр и Пе.