Избранное
Шрифт:
— Я знать, — спокойно улыбнулся Опперман. — Он вести себя очень глупо, о! Заставить поставщик писать фальшивый счет и оба делить излишки. О, очень глупо и нагло!
— Да, гораздо выгоднее быть в дружбе с инспектором по ценам, — сказал судья, и жестокая складка залегла у него на переносице. — Вы большие друзья с инспектором по ценам, Опперман?
Опперман опустил глаза и добродушно засмеялся:
— Да, судья, инспектор цен очень приятный человек, он рассказывать такие смешные истории. Он также рассказывать, что вы его очень хороший друг.
Опперман неожиданно поднял глаза, и мужчины
— Мы можем говорить о много, — сказал Опперман. — Будем говорить, будем молчать? А, судья, будем молчать?
Судья взглянул на часы и слегка свистнул:
— Ой-ой! Я тороплюсь. Но… что касается бедного дурачка Ивара Бергхаммера, то вы знаете, что я лично никому зла не желаю…
— О! — проговорил Опперман, радостно поддерживая эту мысль, и потер руки. — Именно, Хансен! Люди говорить: «Он такое горячее сердце, этот Хансен, он всем хотеть добра!»
— Я еще ничего не обещал, — сказал судья. — Я ничего не могу обещать…
Опперман сделал вид, что он этого не слышал.
— А с Бергтором Эрнбергом мы всегда уладить, — улыбнулся он. — Только дать деньги Национальный союз молодежи!
Мужчины снова обменялись рукопожатием и несколькими незначащими замечаниями о ветре и погоде, избегая глядеть друг другу в глаза.
В дверь снова постучали. Вошел директор школы Верландсен. Старый учитель был бее шляпы, глаза его энергично сверкали за толстыми стеклами очков.
— Я слышал, сегодня ночью Ивар из Кванхуса устроил скандал?.. Что ты намерен делать, Йоаб Хансен?
Судья посмотрел на часы и пробормотал что-то о нападении и телесных повреждениях.
Из белой бороды учителя выглянули коричневые зубы.
— Ты хочешь его наказать, Йоаб? Я понимаю, что это не мое дело, но… я учил вас обоих и знаю парня из Кванхуса. Он, в сущности, хороший парень, виновата во всем проклятая водка. И эти опасные плавания по военной зоне. Я знаю и тебя, Йоаб, и знаю, что ты…
— Да-да, мне самому досталось, — сказал судья, — но я далек от личной мести. Другое дело, что я, как судья, должен защищать…
Белая голова учителя качнулась в сторону:
— Ивар, конечно, вел себя как осел, я его поступок не оправдываю, Йоаб Хансен. Но если его накажут… я хочу сказать, что это будет позор и для него, и для нас всех, а больше всего для его старого отца и сестер. Он — единственный сын Элиаса. Он поставил семью на ноги, не правда ли, Йоаб? Теперь в Кванхусе хорошо живется, благодаря храброму юноше там царит благополучие. Правда, Йоаб? А мы помним, как они были бедны, часто терпели нужду, и ведь не по своей вине. Они-то всегда были работяги. И если все благополучие теперь разлетится в прах только из-за того…
Маленькая кислая улыбочка показалась на жующих губах судьи. Он пожал плечами.
— Йоаб Хансен! — проникновенно произнес учитель, касаясь указательным пальцем выреза на жилете судьи. — Подумай о том, что поставлено на карту. Ты сам человек состоятельный, дела у тебя идут блестяще, твое предприятие процветает, и этому можно только радоваться. Но подумай о семье из Кванхуса и пощади ее, Йоаб, если только это возможно!
— Все это хорошо, учитель Верландсен, — сказал судья. — Это прекрасно, что вы за него ходатайствуете. Но предприятие, о котором
Учитель схватил руку судьи и изо всех сил потряс ее. Старик был растроган, он несколько раз глотнул воздух, кивнул и вышел, так и не вымолвив ни слова. Да и сам судья был, пожалуй, растроган.
— Я поистине никому зла не желаю, — пробормотал он про себя и потрогал шишку на лбу.
Учитель Верландсен стрелой помчался в контору Саломона Ольсена, чтобы, встретиться с молодым Эрнбергом. Бергтор тоже был его учеником. Он всегда был упрямым и вздорным, но договориться с ним все же, наверное, можно. Во всяком случае, время терять нельзя. Он посмотрел на часы; поворачивая за угол магазина Масы Хансен, он чуть не попал под новенький серый автомобиль, который мчался по главной улице. Учитель ухватился за амортизатор резко затормозившей машины, и она протащила его по мостовой. У него слетели очки. Наконец машина остановилась, из нее выскочил высокий человек и обнял его. Без очков учитель не мог разглядеть, кто это, но по голосу и по датскому языку узнал консула Эрика Тарновиуса.
— Ничего, ничего, — сказал Верландсен, — я ничуть не пострадал. Вы не виноваты, это я, старый увалень, не посмотрел по сторонам, я, наверное, никогда не привыкну к нынешнему уличному движению!
Консул нашел очки учителя, они не разбились. Он усадил старика в машину и отвез его на другую сторону залива. Здесь он снова пожал руку учителю и принес ему тысячи извинений. Затем сел за руль и с облегчением вздохнул.
«Могло произойти еще одно несчастье, — подумал он. — Причем во много раз хуже того, другого. То, пожалуй, и не такое уж несчастье. Правда, счастьем это тоже не назовешь. Но, может быть, теперь все уладится. Капитан Гилгуд сказал, что парень — сын фабриканта».
Консул подъехал к кромке воды, остановился, закурил сигару. Опустил стекло и вдохнул свежий морской воздух.
Да, похоже, что все уладится, спасибо милейшему капитану Гилгуду. Может уладиться. Может уладиться. Консул принял решение. Жене он ничего не скажет, пока все не утрясется. А что касается самой Боргхильд, то вряд ли она станет упрямиться, теперь, когда она так подавлена. Он поговорит с ней наедине. Она согласится.
Консул протянул было руку к стартеру, но отдернул ее и снова погрузился в раздумье. Иногда нужно ведь и передохнуть.
Он еще не оправился от шока, испытанного им, когда Мария в отчаянии сообщила ему, что их шестнадцатилетняя дочь беременна и даже не знает, кто ее соблазнитель. Вначале все казалось безнадежным. Скандала не избежать. Но когда первое оцепенение прошло, он взял быка за рога, отправился к своему приятелю капитану Гилгуду и все ему рассказал. В первую очередь нужно было найти отца ребенка. Тарновиус питал тайную надежду, что он все-таки найдется и, может быть, окажется приличным человеком. Одно только замужество дочери было бы уже огромным облегчением.