Избранное
Шрифт:
А вот и русское посольство. Нет-нет, прошу прощения, не русское, а советское. Уберусь-ка от греха подальше на ту сторону улицы, не то сфотографируют, в бумаги занесут — проходил, мол, такой-разэтакий, совсем рядом от советского посольства.
— Что это за район, любезный? — спросил я прохожего.
— Район водохранилища. А тебе куда надо?
— Сам толком не знаю. Где-то в Каваклы работает привратником мой земляк Теджир Али. Точного адреса не знаю, но мне бы только до Каваклы добраться, уж там я его отыщу, один за другим все дома обойду.
— Если тебе в
Я повернул налево. На одной стороне углового дома написано: «Проспект Кеннеди», на другой — «Улица Бюклюм». Я пошел по проспекту Кеннеди.
— Селям алейкюм, любезный.
— Алейкюм селям.
— Скажи-ка, откуда родом будешь?
— Из Акдагмадени-Йозгат.
— А я ищу Теджира Али из-под Сулакчи. Два года тому назад он работал в Эсате, но вот уж около года служит в Каваклы. Не знаешь, случаем, такого?
— Каваклы — большой район. Ты уверен, что он работает на проспекте Кеннеди?
— Совсем даже не уверен. Знаю только, что где-то в Каваклы.
— Ты вот что, иди по правой стороне, пятый дом отсюда называется «Йонджа» [40] , его привратник родом из Кырыклы. Может, он знает Теджира Али из Сулакчи.
Спасибо на добром слове. Пошел я по указанному адресу и нашел там Мумина из деревни Кавлак, того же Кырыклынского района, что и наша. Он тоже не знал Теджира Али, но послал меня к Исхану из деревни Кулаксыз, что на полпути к нашей.
Нашел я дом под названием «Айзыт», где тот самый Исхан служил привратником, он выслушал меня и говорит:
40
В Турции, как и во многих других странах, принято давать названия своим домам.
— В начале улицы Бюклюм работает некий Али, но Теджир ли его фамилия, не знаю. Он тоже родом из Сулакчи, но мы с ним почти не видимся — дел слишком много, чтоб в гости ходить.
— Как мне дорогу найти?
Он растолковал мне, я легко нашел нужный дом, но Али оказался не тот, кого я искал. И то слава богу, что этот Али знал моего Али.
— Теджир давно здесь не работает. Сейчас он на улице Йешильсеки в районе Чанкая. Ты иди, иди по этой улице, пока не увидишь кафе-кондитерскую, а дальше — колбасную лавку. Следующий дом и есть тот самый, где работает твой земляк. Раньше я сам работал в тех местах, а Теджир здесь. Теперь мы поменялись: я здесь, он там.
Мостовая была забита маршрутными такси, троллейбусами, автобусами, легковыми машинами. Я брел по длинным улицам, из одного конца в другой, поднимался, опускался, ноги уже гудели. Стало темно. До чего ж это тяжко — быть бедняком. До чего тошно чувствовать себя чужим, ненужным. Всякие нехорошие мысли лезли в голову, живот подводило от голода. Примут ли меня по-родственному Али с женой? Если они уже поужинали, то предложат ли мне закусить? Может, купить себе немного хлеба и заправиться? Денег жалко. Их у меня и так не густо. А вдруг я здесь останусь. На что жить буду? Крепись, друг мой Сейдо. Бог поможет. А вот
Семейство Али было все в сборе, они ели макароны. Али радостно встретил меня, мы обнялись, поцеловались. Гюльджан почтительно поцеловала мне руку. Трое детишек тоже поднялись мне навстречу, поцеловали руку.
— Добро пожаловать, Сейдо-ага, — сказала Гюльджан. — Как поживаешь?
А Али сразу же пригласил к столу.
— Милости просим!
Я внимательно присматривался к ним, особенно к Гюльджан — женщины особенно меняются в городе. Похоже, она осталась такой же скромницей, как была.
— Не обессудь, Сейдо-ага, еда у нас простая, не ждали мы такого дорогого гостя.
— Да преумножит Аллах ваши блага, — сказал я.
Все они смотрели на меня с радостным видом: садись, мол, а то обидимся. Я и сел.
Гюльджан придвинула ко мне поближе наломанный кусками хлеб, а ее муж вытащил из кармана деньги и велел старшему сынишке:
— Ну-ка, Гюрсель, сбегай за хлебом.
Короче, накормили они меня от души, и только после этого Али, отведя меня в уголок и закурив, приступил с расспросами:
— Как там дела в деревне, Сейдо?
— Все хорошо, слава богу.
— Как здоровье отца?
— Хорошо. Привет вам передавал.
— За привет спасибо. А как поживает сестра наша Исмахан?
— С ней все в порядке, тоже вам привет передавала.
— И дети живы-здоровы?
— Слава богу.
— Что новенького в деревне?
— Все идет своим чередом, плохих новостей нет.
— Жива ли куропатка Яшара?
— Живехонька, что ей сделается? — засмеялся я. — Да, тут пару дней тому назад приехали в деревню американцы, охотились. Двух кабанов пристрелили. И еще одна новость: Карами джип купил, теперь он возит односельчан в Кырыклы, по пять лир с человека берет. Я тоже на его машине доехал. Ну что еще? Во время охоты американцы промахнулись по кабану и угодили в собаку чобана Рызы. Пришлось накладывать ей на рану подсоленное масло.
— Того самого Рызы, что из Козака?
— Ты его еще не забыл? Больше никаких новостей, почитай, нет.
— Ну а ты-то сам как поживаешь? Что в город привело?
Хорошо, он первый завел этот разговор. Я выложил ему все начистоту: нет мне больше житья в деревне, тошно. Хочу найти работу в городе.
— Скажи, брат Али, разве в моем желании есть что-то зазорное? — под конец спросил я.
— Тебе хотелось бы устроиться привратником?
— Почему бы и нет? Вообще я на любую работу согласный. Повезло бы только…
— Послушай, что я тебе скажу: ищи любую другую работу, только не привратника, — вмешалась в наш разговор Гюльджан. — Врагу не пожелаю такой работы.
Али сердито взглянул на нее:
— Молчи, жена! Не встревай, когда мужчины разговаривают.
Гюльджан вспыхнула от смущения.
— Я потому говорю, — промолвила она, — что брат Сейдо не чужой нам человек. И Исмахан мне не чужая. Не выдержит она городскую жизнь, с ее-то здоровьем.
— А что, жена по-прежнему жалуется на боли?