Избранное

Байкурт Факир

— А что, сынок, отец остался у Карами? — спросила снизу мама.

— Да. Карами уговорил его. Американец останется там ночевать.

— Не иначе как до утра пропьянствуют, — с досадой обронила мама.

— Наверно, — согласился я.

— Отец говорил, что будет пить?

— Нет, Карами говорил, что угощать будет. Значит, вино подаст.

Как раз в этот момент появился отец с тремя тушками куропаток.

— Я убил пять штук, — похвастался он. — Две оставил у Карами. А Харпыр-бей подстрелил десять. Ну и стрелок он, доложу я вам! Хоть бы разок промахнулся! У них в Балгате, оказывается, есть такое место, где они тренируются в стрельбе из ружей. Он мне рассказывал, как там все устроено. Летят гипсовые утки и куропатки, и они пуляют

по ним. Чтоб глаз верней стал. Бери, жена, птицу, приготовь на ужин. А я ухожу обратно. Славно поохотились нынче. Да, американец почти наверняка пообещал мне работу. Я хотел привести его сюда, но Карами, проныра, к себе переманил. Уж чего только не сулил, как только не уламывал! Уговорил все-таки. Может, оно и к лучшему? Ладно, пойду я, вы меня не ждите. Ах, да! Хотите, по-американски говорить стану? Я уж по-ихнему выучился немного. Ви есть кушать, я есть уходить. Гуд, очен гуд. Ви есть не ждать меня, понимай? Не ждать.

Мы и не собирались ждать его. Мы вообще его не ждали и на его охотничью добычу не рассчитывали.

— Иди, Сейдо-эфенди, иди, — махнул рукой дед.

— Только не пей много! — крикнула вслед мама. — Еще чего доброго упьешься и блевать станешь в чужом-то дому. Сраму не оберешься. Слышишь, что тебе говорят? Не пропей остатки разума!

После ухода отца мать взялась за приготовление куропаток. Сначала ошпарила их кипятком, чтобы перо легче сходило, потом ощипала, осмолила на огне, выпотрошила. Через час она уже подавала на стол отваренных куропаток с булгуром. Вкусный получился ужин.

От еды я разомлел, и меня стало клонить ко сну. Но внезапно одна мысль пронзила меня, и сна как не бывало. Они ведь завтра опять пойдут на охоту и опять захотят взять мою куропатку! Нет, ни за что не отпущу ее. Чего бы ни стоило, уговорю отца взять меня с собой. С отца станется, захочет выхвалиться перед американцем и откроет клетку — никуда, мол, не улетит. А она как раз улетит. Ищи тогда ветра в поле. Может, спрятать клетку у тетушки Шефики и дяди Кадира? Однако нет у меня доверия к дяде. К тому ж отец без труда догадается, куда я спрятал куропатку.

Что же делать? Как быть?

9. Американский доллар

В этой главе рассказ ведется от лица Эльвана-чавуша.

«Отчего бы мне не сходить в дом к этому мерзавцу Карами?» — сказал я себе после ужина. Сказал — и пошел. Любопытно мне было послушать своего сына-пустомелю, этого бахвала Карами, заезжего американа тоже занятно послушать. Об чем они там речи ведут?

Любопытство, может, и не одолело б меня, если б из нашего двора не была видна та самая веранда Карами, что выходит на речку. Хозяева зажгли большую керосиновую лампу и повесили ее под потолком, так что яркий свет заливал все вокруг — и накрытый стол, и танцующих дочерей Карами, и радиолу, на которой крутилась пластинка:

По дороге в Полатлы Шли молодки, веселы…

Карами не взял на цепь своего дворового пса, и тот со злобой кинулся на меня, аж захлебнулся лаем.

— Цыц, проклятущий! — прикрикнул я на него. — Чего на своих лаешь? — И шепотом добавил: — Ишь, весь в хозяина.

На шум выглянул сын Карами Невзат.

— Дедушка Эльван пожаловал, — сообщил он старшим.

Карами в молодые годы довелось отсидеть срок в тюрьме, оттуда он вернулся ласковым да обходительным в речах. Вот и меня встретил по всем правилам:

— Кого мы видим! Радость какая! Проходи, Эльван-чавуш, гостем будешь. — Он поднял рюмку с вином и громко произнес: — Вот человек, которого я больше всех в деревне люблю. Позволь поцеловать твою руку, дорогой Эльван-чавуш.

Мой сын-дурень тоже поднялся со стаканом в руках, голова низко опущена. Староста Бага Хамза и Пашаджик подошли ко мне и с притворным почтением

поцеловали мне руку. Как-никак я им в отцы гожусь.

Американ поначалу и не думал вставать, но, увидев, как все приветствуют меня, тоже приподнялся — решил, видно, что важный гость пожаловал. Он уже порядком набрался, его качало из стороны в сторону. Телом он был сухой — палка палкой, а глазища круглые да выпуклые, ни дать ни взять пучеглазая жаба в очках.

Они вроде бы недавно приступили к выпивке, всего-то бутылку и выдули, но уже сильно захмелели. Хороши, ничего не скажешь. Среди разной снеди на столе возвышалось блюдо с жареными куропатками. Сидели они на миндерах [49] , опираясь спинами о подушки.

— Присаживайся к нам, Эльван-чавуш, — предложил хозяин.

Виданное ли дело, чтоб отец с сыном вместе пьянствовал?

— Не беспокойтесь. Я тут, в сторонке, посижу. Я не ради выпивки пришел, просто хотел послушать ваши разговоры. Не обращайте на меня внимания.

49

Миндер — тюфячок для сидения на полу.

Куда там! Разве их переспоришь?! Сейдо выбрался из-за стола и уступил мне свое место. Карами и Пашаджик меня силком усадили, а Сейдо, сказали они, пойдет в другую комнату, он уже свое выпил. Под конец все потеснились, и Сейдо тоже место отыскалось.

— Харпыр-бей подстрелил сегодня десять куропаток, — заливался Карами. — Пять отдал нам. Широкой души человек. А знаешь почему? Потому что он, можно сказать, из нашенских, из крестьян. Его отец у них там в Америке свиней выращивал. Но сам Харпыр-бей свинину не любит, никогда не ест. Ему куропатки больше по вкусу. Совсем как нам. Он долго учился и стал инженером по самолетам. Америка дает нашей армии самолеты. А он предлагает, чтобы Турция построила себе авиационный завод, но другие американцы с этим не согласны. И наши умники-разумники в правительстве тоже не согласны. «На что нам авиационный завод, — говорят они. — Построить его — дело трудное. Пускай лучше Америка снабжает нашу армию своими самолетами». Он все это рассказал моим дочерям, они с ним по-английски и по-американски говорили. Я все понял из их разговора. Короче говоря, мы пожарили пять его куропаток и остальных, что остались у него в машине, выпотрошили, чтоб не протухли. Правда, ничего бы с ними не сделалось всего за один день, но пускай он видит, что и мы не лыком шиты, понимаем, что к чему. Ну, за твое здоровье, самый старый аксакал нашей деревни! Выпьем!

Я подумал, что не будет большой беды от двух-трех глотков. Давненько я не пил. У нас в доме припрятано несколько бутылок, я их берегу для дорогих гостей. У богатых, ясное дело, вино да ракы рекой льются, и мяса у них горы. А нам, беднякам, хорошо, если раз в году доводится отведать. Карами и раньше в бедняках не числился, а в последние годы и вовсе в силу вошел. Удача так и валит к нему. Сын у него, пока в армии служил, научился машину водить, сам Карами тоже обучился этому делу. Вот и купил джип, трактор купил. Дочек старших послал учиться в городскую школу. Одну зовут Невин, другую — Несрин. Они тоже поцеловали мне руку. А потом сменили пластинку на радиоле. Оказывается, решили для гостя сюрприз устроить. Это была американская пластинка.

Мы на солнышке сидели, Веселились, песни пели…

Мы в деревне уже знаем эти слова наизусть. С утра до вечера крутят дочери Карами эту пластинку, с души уже воротит. Но Харпыр-бей по-настоящему обрадовался:

— Сэнкю, большой сэнкю. Спасибо… Я имею жена Бетти, она очен любить эта песня.

Жена Карами принесла еще одно блюдо с куропатками. Мне положили на тарелку самые лучшие куски — ножку, грудку, но я отказался:

— Спасибо, сыт. Мы уже ели сегодня куропаток.