Избранное
Шрифт:
Он встал, потирая руки, и вышел. Тотчас появились служители и выпроводили нас на улицу.
Стоя перед госпиталем, мы в растерянности озирались по сторонам: куда идти, что делать? Не оставалось нам ничего иного, как возвращаться в постоялый дом. Поживем — увидим. Аллах милостив, подскажет нам дальнейший путь.
И снова предоставили мы наше дело на волю Аллаха.
21. Поиски в деревне
А дальше рассказывает Сейит.
Значит, так: анкету я заполнил, вернулся в деревню и стал ждать ответа. Одно из двух, думал я: либо Харпыр-бей письмецо мне отпишет, либо сам заявится на охоту, заодно и ко мне наведается. Пренепременно заглянет, хоть на десять минуточек. Разве что испугается, что наши опять на него нападут. Ну и сраму я натерпелся!
А в Сулакче я и впрямь видел наших. Вот уже несколько дней прошло, а они все не возвращаются. Забыли дорогу домой, что ли?
Честно говоря, я не слишком переживаю. В конце концов поймут отец с Яшаром, на чьей стороне правда. Получу вот работу, тогда посмотрим, кто из нас по-настоящему благородный, а кто — бессердечный. Я ведь не о себе одном хлопочу, не за себя одного болею душой. Никому из нас нет больше смысла оставаться здесь, в деревне, и гнить заживо. Не я один в город тянусь. Народ туда валом валит. Есть в этом, значит, какой-то резон. Выгода? А кто не гонится за выгодой? И почему именно я должен оставаться здесь? Чем плохо жить в Анкаре и работать у американцев? Не беда, что не удалось в Германию уехать. Бог даст, и здесь своего добьюсь. Тогда они убедятся, кто прав. Эх, только б с полицейской проверкой прошло все гладко. Карами говорит, это самое обычное дело. Одного спросят, другого, запишут с их слов, подошьют записи в личное дело, а там, глядишь, и милости просим на работу. Не я один такой, всех, оказывается, проверяют. А как только начну жалованье помесячно получать, вот тут-то отец и увидит, каков у него сын. Пожалеет еще, что из-за какой-то негодящей куропатки всю душу мне выел. Кто еще, как не я, обогреет его последние денечки? Что ж я, злыдень какой? Сердце мне говорит, что я прав, что на верном пути стою. А когда сердце что-то говорит, это и есть совесть. Моя совесть чиста перед отцом и перед сыном.
Да, совесть меня не мучит, и потому я спокойно сплю по ночам, а когда надобно по дому что-нибудь сделать, я делаю. Ну, а когда дел никаких нет, спокойно гуляю по берегу реки. Терпения мне не занимать. Жду весточки от американского охотника.
В Похренке живет мой давний приятель по армейской службе, Джемаль. Есть у него сынок Али, тезка моего старшего. Так вот, решил Джемаль обженить своего Али, пока в армию не призвали. Получил я от него приглашение на свадьбу. Нельзя не уважить. Из всей нашей деревни меня одного пригласили. Как-никак мы с Джемалем давние дружки-приятели, на службе сроднились, прямо как братья. Кой-как наскреб несколько курушей и отправился в Похренк. До Сулакчи доехал в джипе Карами, оттуда уже рукой подать, моторка ходит. Пока ждал лодку, повстречал на берегу знакомцев из деревни Агайли. Они туда же путь держали. Ну, вместе и поехали.
А в Похренке нас встретили с музыкой. Пришлось подать давулджи целую лиру. Поздравил я Джемаля, поцеловал сынка его Али в глаза.
Когда парень женится, считай, конец его волюшке пришел. Не потому ли перевелись у нас в деревнях такие смельчаки и герои, как Кёроглу? В дом Сулеймана, старшего брата Джемаля, пришел курд Осман. Мы там как раз сидели с еще несколькими мужчинами, вели беседу. Один из гостей по имени Халло рассказывал остальным, как десять лет тому назад у него чиновники министерства все деньги вытащили. В это время с улицы донеслись какие-то крики.
— Пойду взгляну, — говорит курд Осман, — что там случилось?
Мы тоже вышли. Оказалось, прямиком в нашу сторону бежит кабан. Адило — за ним следом.
— Эх, мне бы коня да ружье! — вскричал курд Осман.
Но до Османова дома неблизко — вниз по склону. Тогда привели коня Халло, кто-то протянул свое ружье, патроны. Курд Осман вскочил в седло и погнал коня. Они с кабаном шли в лоб друг дружке. Осман чуть заметно потянул узду, и конь взял немного вбок. Я уже слышал, какой отличный охотник курд Осман, и вот довелось увидеть его в деле собственными глазами. Женщины, девушки забрались кто куда мог повыше, чтоб лучше видно было, — кто на веранду, кто на крышу. Ребятня вскарабкалась на холмы да пригорки. Кабан, значит, идет аж от дубняка, от Эскикале. Выходит опять же, все кабаны в округе берутся из нашей деревни и ее окрестностей. Но если сейчас я скажу об этом, подумают, будто я хвастаюсь.
Курд Осман заставил кабана свернуть к речному берегу, а сам понесся следом. Сначала он вроде как не спешил, только позже прибавил ходу. Вот это охотник! Знает свое дело! На полном скаку всадил он одну за другой несколько пуль в зверя.
— Ну и здоровенный вепрь! Мяса в нем, что в восьми баранах. Ну, Джемаль, в самый раз хватит гостей накормить! — смеясь, сказал курд Осман, и все, подхватив его шутку, весело засмеялись.
А тут и угощенье подоспело. Кто-то исподволь, этак с подходцем, поинтересовался у хозяев, подадут ли к столу напитки покрепче? Сам не пойму отчего, но на душе у меня было неспокойно. Курд Осман включил и меня в число гостей, желающих выпить покрепче. Принесли богма и вино, подали кебаб из молодого барашка. Мы приступили к трапезе. Курд Осман не знал меня по имени, но почему-то решил, что меня зовут Хайдар, так он меня и называл. Мне не захотелось поправить его. Хайдар так Хайдар. Какая разница? Он рассказывал, как три месяца тому назад он пристрелил кабана в Шами, около мельни Халима. Тушу он не стал забирать, оставил где была. Чобаны подобрали ее и отнесли американцам. Те дали чобанам деньги за кабана. — Говорят, будто сейдимлинцы едят кабанятину, — обронил Осман. Никто его не поддержал. — Эти паршивцы никогда не выбрасывают отстрелянных кабанов, — продолжал он. — Что ж они делают с ними, как не съедают?
Слышали мы уже такие разговорчики! Только не больно верится. Однако курд Осман не унимался. Ну и трепач! Ему б только языком молоть, никому слова не даст вставить.
— Вот что я вам скажу, братья: пить нужно умеючи. Сначала надо съесть мяса, потом выпить ракы, а потом — закусить чем полегче. Кто безо всякого смысла принимает спиртное, тому быстро в голову ударяет, и он начинает почем свет ругаться на товарищей-сотрапезников. Такой, глядишь, и дорогу домой не сыщет… Вот ты, дорогой Хайдар, — обратился он ко мне, — навроде как из деревни Дёкюльджек, так? Скажи, есть там у вас такой Сейит? Тут на днях приезжали господа из службы безопасности. Интересовались этим вашим Сейитом. Специально меня вызывали, выспрашивали. Говорили, будто он собирается устроиться на работу к американцам. «Я с ним близко не знаком, — ответил я, — но могу поручиться, что он хороший человек. Отца его знаю, он из благородной семьи». Ко мне частенько по таким вопросам обращаются. Наш староста всегда ко мне направляет. Только имей в виду, Хайдар, этот разговор должен остаться промеж нас. Смотри, не проболтайся Сейиту, он ничего знать не должен. Думаю, они еще кой-кого поспрошают.
У меня внутри так все и оборвалось. Вон оно, оказывается, как серьезно дело поставлено, даже у курда Османа справки наводят! Вай-вай!
Я вернулся из Похренка со свадьбы, а отца с Яшаром все нет и нет. Миновало еще два дня. Американский самолет низко пролетел над тугаями.
— Они с самолета польют заросли бензином и подпалят, — сказал Карами. — Сгорят дикие маслины, тамариск. Все здесь в пепел обратится.
Так оно и вышло на самом деле. Вскоре нагрянули охотники на джипах, пикапах, других машинах. В основном американцы, но попадались среди них и турки. Они развели костры, подпалили тугаи. Пламя взметнулось аж под небеса. Бог ты мой, что началось! Тамариск и дикие маслины пылают как спички. А охотники выстроились рядком и приготовили ружья. Некоторые из наших деревенских присоединились к ним, кто с ружьем, кто с топориком. Первыми взлетели дрофы, следом выскочили зайцы, а там и кабаны. Было их не меньше дюжины, неслись они, не разбирая дороги. Змеи, скорпионы, прочие мелкие твари в отчаянье кидались в реку или зарывались в песок. Некоторые неслись прямиком на охотников, некоторые свернули в сторону деревни. Пальба ни на миг не прекращалась. Такое только в аду привидеться может. На некоторых зверях пылала шкура, но они из последних сил пытались бежать. Птицы, хлопая крыльями, пробовали взлететь, но не всем удавалось. Прямо у меня на глазах кабаниха с двумя поросятами заживо сгорели в огне. Запах горелого мяса напитал воздух. Похоже на праздник курбан [67] . Странное у меня было ощущение. Горько мне сделалось…
67
Курбан — праздник жертвоприношения у мусульман.