Избранное
Шрифт:
во печальную.
Ой да не воротитца мой милый да со дороженьки,
со дороженьки…
Ой да, мой милый, да мне тошнешенько,
мне-е то-о-шнешенько…
После распева вступил и Егор, негромко пристроив к материному голосу свой, с хрипинкой… Получился лад — печальный, щемящий.
Ой да надорвется сердечко, ой да слезно плачучи,
слезно плачучи…
Ой да во слезах-то дружка, дружка да поминаючи,
поминаючи…
Ой да во слезах-то дружка да и помяну всегда,
помяну всегда.
Ой да помяну-то его да во каждый час,
да во каждый час…
Ой да и во каждый час, да час с минуточкой,
в час с минуточкой…
Мать опустила веки и заметно качнулась вперед.
— Спать хочешь, мама? — спросил Егор.
Она кивнула, не открывая глаз.
— Я тебя сейчас отнесу, ладно?
Она улыбнулась:
— Отнеси.
Егор подошел к ней и осторожно взял на руки, невесомую совсем. Перенес, прижимая к себе, на широкий диван, заранее приготовленный к ночи женой. Уложил мать, накрыл одеялом и встал рядом с ней на колени.
Она посмотрела на сына ласково, не мигая, и сказала едва различимым шепотом:
— Я уж больше, однако, никуды не поеду, Егорушка, ладно?
— Конечно, мам… — радостно закивал Егор. — Конечно… Я ведь тебя сколько звал? Живи у нас. О-о!.. — Он прильнул к ней лицом.
А мать продолжала шептать:
— Ты токо вот что, Егорий… Как помру если… крест мне поставить не забудь… Настоящий, православный… Чтобы он долго-долго стоял…
— Ну что ты про это, мам? — остановил ее Егор. — До креста еще мы с тобой поживем! Вот увидишь!
— Да-а… — со вздохом шепнула она. — Ступай себе… с богом… — Она привстала на локте и осенила Егора крестом.
Он улыбнулся, еще раз поцеловал мать, подбил одеяло и счастливый-счастливый пошел к себе в спальню, где посапывала жена. Было уже половина пятого…
А через час ровно Егора разбудил телефон. Он снял трубку, буркнул в нее и услышал встревоженный голос диспетчера Верхнего:
— Егор Павлович, извините… Сейчас только звонили со второй фабрики. У них там одна за другой полетели дробилки…
— Куда полетели? — спокойно спросил Егор.
— К черту! — сказал диспетчер. — Наша руда к ним пришла с металлом…
— Интересно… — сказал Егор. — В чем дело?
— Авария была, Егор Павлович… Шестой экскаватор при погрузке зацепился кормой с противовесами за борт забоя. Вывалились из противовеса
— Та-ак… — протянул Егор. — Хорошо излагаешь. Машину мне отправили?
— Да.
— Ну тогда, значит, ждите. Аварийный экипаж чтобы был на руднике. Буду разговаривать. Они, поди, в кашу себе, когда кушают, дроби не насыпают. Берегут челюсти… Все.
Он стал одеваться, мыться. Жена сонно спросила:
— Ты куда?
Ответил коротко:
— Погулять.
— А завтрак?
— На Верхнем наемся. Ты тут за матерью гляди.
Уже готовый для улицы, в унтах, шапке и полушубке, Егор все-таки вернулся от двери, прошел в комнату, где спала мать, опустился с улыбкой перед ней на колени, потянулся губами к ее лицу… Губы ожгло вдруг каким-то отстойным, тягучим холодом. Он отпрянул — еще не поняв ничего… Прислушался, сжавшись в комок, и услышал, как тонко стригут тишину часы на его руке… Егор медленно-медленно стал наклоняться к матери, напрягаясь глазами, и увидел ее остановившийся взгляд и дождинку слезы в морщинистой трещине возле белого-белого носа…
Егор обнял мать, задохнулся от невозможности вдоха и как-то совсем уж по-детски, беспомощно, закричал:
— Ма-ам-ка! Мма-а-ам!..
Тугим поршнем продавливался по рудничному стволу шахматный подъемник. Лязгал металлом… Изредка, когда проскакивал рабочие горизонты, освещался оттуда резко и неожиданно. На площадке подъемника стояли муж и жена Гавриловы, Анатолий Юсин, начальник отдела техники безопасности «Полярного», сигнальщица Агриппина Сыркина и Клыбин, предрудкома Нижнего. Все в горняцком снаряжении: в брезентухах, в каскетках с лампами…
Прозвонил вызов. Надежда Гаврилова отлепила от аппарата здоровенную трубку.
— Ну? Чего тебе? Щас… Кого везу? Да начальников. Ага… Главного инженера, к примеру… — Она прикусила губу, с усмешкой поглядев на Ивана Федоровича. — Еще технику безопасности с профсоюзами… — Это уже относилось впрямую к Клыбину, хмуро ссутулившемуся у самой решетки подъемника. — Ладно, ладно… Агриппина тебя заменит. Здесь она, здесь… — Надежда пристроила трубку к аппарату и пояснила: — Девки мои интересуются. Сигнальщицы… Зачем это вас в гору несет?
— Это не вашего ума дело, Надежда Ивановна, — оборвал ее Клыбин. — Работайте и не отвлекайтесь.
— Слушаюсь, — с ехидцей сказала Надежда и подшагнула к мужу. — А ты чего злой?
— Да ну его! — Гаврилов сплюнул, кивнув на Юсина. — Всю мою душу вымотал со своей техникой безопасности! Я тебе, Анатолий, сколько раз буду говорить?.. Не лезь ты не в свое дело!.. Нет… Как об слона валенком! Взял, понимаешь, и остановил третий скреперный… «Тяги нет…» — изобразил в сердцах Гаврилов. — Да я что, где тебе воздуху возьму, а? Ты же мне план срываешь!..