Избранное
Шрифт:
В открытую дверь вошла Утешева.
— Кончайте базар, Гаврилов. Главврач разрешил перейти в восьмую палату. Но… при одном условии. Не мешайте, Гаврилов, развитию наших внешнеторговых отношений с капиталистическими странами. Договорились?
— Ну-у… — протянул Григорий довольным голосом. — Вот это уже да-а!.. Ух и жалко же мне, что не вижу я тебя, Ирина Николаевна! Обцеловал бы! А так-то, каво… — Григорий показал на повязку, — так-то и промахнуться можно. Не туда попасть.
— Болтун ты, болтун, Гриша, — тепло отшутилась
…Палата, в которую так настырно просился Григорий, была небольшой. Уютной. Огромное, цельного стекла окно выводило в больничный сад, и прямо к окну подтягивались освеженные дневной капелью ветви деревьев.
Григорий и его новый сосед сидели на койках. Лицо соседа, так же как и у Григория, было наполовину перекрыто марлевой полосой: остались видны только седые, с боковой рассечкой пробора волосы, усы да резко очерченный подбородок с темным зигзагом продавлинки посередке.
— Ну, я им и говорю, что же, мол, он здесь один пропадает? Ему, может, скушно?.. А в нашем ведь деле сейчас эта скука хо-хо!.. Дай, мол, хоть я напоследок-то и повеселю человека. Он же один здесь валяется и очень даже может додуматься до чего-нибудь нехорошего… А вдвоем-то всегда интересней. В темноте дак особенно, а?.. Жалко, конечно, что я вот не вижу тебя. Какой ты на самом деле… Но — ни хрена! Разберемся по голосу… У нас же в подземке порой так… глазами еще не увидишь, а ушами уже секешь, как радарными установками. Чуть где не так скрипанет, а ты уже наготове. Поди, ни черта не понимаешь, что я тут молочу тебе, а?
Сосед покивал головой. Улыбнулся, открывая чересчур уж какие-то белые зубы.
— Я… вас… понимаю, — выговорил он с ударением на последний слог.
— Иди ты?! — обрадовался Григорий. — Тогда, брат, живем!.. Расскажи-ка, где по-нашему научился? Я-то, дурак, когда в школу ходил… ни тум-тум. К другому интерес проявлял. Аимсори… вот и все, что упомнил из вашего. А ты, значит, как?
— О-о… Я-а… — смешивая русские слова с английскими, лопотал тот, — бывал Россия… Гошпитал. Вас… Война. Сорок третий…
— Ну… Ты говори, говори. Я тебя железно понимаю. — Григорий нашарил рукой подушки, устроил их повыше под головой и лег, вытягивая ноги.
— Яа-а служил на морской охотник. Офицер… Ез. Караван шел Россия… Молодой. Нас бомбили… Тонуть. Очень много тонуть… Не хорошо. Это сюда… — сосед показал на подбородок, — осколок…
— Куда, куда они тебя? — переспросил, не видя глазами, Григорий.
— Зубы…
— А-а… Понятно. Ну и как тебе у нас, в России?
— Кэррол Найк до-во-лен…
— А чегс с глазами?
— Погрузка. Мурманск… Пыль. Угольная. Я-а через три дня снимать повязка.
— Хорошо обошлось, значит… —
— Это не есть хорошо.
— Да уж каво там!.. Думал, хуже не бывает, а наутро еще хуже… Врачи-то туфту мне запаливают… Говорят, что, мол, со временем чего-то там смогут, а пока не волокут… Тухлое наше дело. Тебе-то хоть сколько лет?
— Пят… десят пят.
— У-у… Мне малость поменьше. Двадцать восемь…
— Бэби?
— Дети, что ли? А у тебя есть они?
— Два сына.
— У меня нет. Будут еще. Без света, говорят, они еще лучше получаются…
Англичанин не ответил.
Неля получила в больничной раздевалке белый халат. Привела себя в порядок перед зеркалом…
— Пойдем, пойдем, — сказала ей пожилая нянечка. — Мне как раз наверх надо. Провожу… К ему много народу ходило. Все больше мужчины, конечно. Он-та теперь с иностранцем лежит. Перевелся… Характерный мужик! Так на горло и взял. Хочу, говорит, и только… Бя-да! А с другой стороны если взять, то как ему не уступить? Молодой жа, а без глаз…
— Как?! — испуганно вскрикнула Неля. — Он что? Совсем?..
Нянечка тяжело перевела дух, облокотившись на перила лестницы. Посмотрела голубенькими глазками на Нелю.
— Тут воля господня, милая… Я-то ведь чо? — старая… В этом деле не разбираюсь…
Потом они шли по длинному коридору, сильно и резко пропахшему лекарствами.
— Тута… в восьмой… — почему-то шепотом сказала нянечка. Неслышно приоткрыла дверь и заглянула. — Докушивают… Щас я у их соберу тарелки, а ты уж после сама иди, ладно?
В палате приглушенно светили ночники. Шторы на окне были задернуты. Нянечка по-быстрому составила на поднос посуду, мягко приговаривая при этом:
— Вот и умники… Кто не ест, тот и не работает… — Вышла. Снова зашептала Неле: — Иди, иди… Теперь они добрые. Мужика покорми, и все…
— Спасибо, — кивнула Неля. — Я постою пока…
Нянечка усмехнулась и зашлепала по коридору. Возле лестницы все-таки не вытерпела и оглянулась. Неля продолжала стоять возле раскрытой немного двери.
— Чудная, ей-богу… — сказала сама себе нянечка и исчезла из виду окончательно.
— И где же ты плаваешь, капитан? — спросил Григорий, снова устроившись на койке.
— Весь мир. Из Танзания в Ливерпул. Ливерпул — Мурман.
— А чего возишь?
— Сезаль из Африки. Канаты…
— А-а… Ну и как там, на черном континенте? Пробуждаются?
Неля улыбнулась.
— Я не политик. Я моряк, — твердо ответил англичанин.
— Да я тоже… Ты в бутылку не лезь! Я ведь про что говорю… Ну никак мне не понять — чего людям надо? Чего они друг на дружку лезут?..
— Здравствуй, Громыко, — сказала, входя в палату, Неля.