Избранное
Шрифт:
Но откуда ты это слышала? Или ты сама выдумала такой вздор, Миртия, из пустой ревности?
3. Миртия. Так ты не женишься, Памфил?
Памфил. Ты с ума сошла, Миртия, или пьяна? Ведь вчера мы не так сильно выпили.
Миртия. Это Дорида меня расстроила. Я послала ее купить мне шерсти на живот и помолиться за меня Артемиде-родильнице. И встретилась ей, говорит, Лесбия. Но лучше ты сама расскажи, Дорида, что ты услышала, если только ты не выдумала это.
Дорида. Да чтоб я пропала, госпожа, если в чем солгала! Когда я, значит, была около Пританея, встретилась мне Лесбия, улыбается и говорит: «Любовник-то
Памфил. И что же? Ты заглянула, Дорида?
Дорида. Конечно! И увидела все, как она сказала.
Памфил. Понимаю теперь, в чем ошибка. Не все тебе Лесбия солгала, Дорида, и ты сообщила Миртии правду. Только напрасно вы встревожились. Ведь свадьба-то не у нас. Я вспоминаю теперь, что слышал о ней от матери, когда вчера возвратился от вас: «Вот, Памфил, — сказала она, — твой сверстник Хармид, сын соседа Аристенета, уже остепенился и женится, а ты до каких же пор будешь жить с гетерой?» Не обращая внимания на ее слова, я погрузился в сон, а утром вышел из дому рано, так что не видел ничего того, что увидела позднее Дорида. Если же ты не веришь мне, Дорида, то пойди тотчас и посмотри внимательно не в переулок, а на дверь: которая именно украшена венками? И ты убедишься, что это у соседей.
Миртия. Ты спас меня, Памфил! Ведь я бы повесилась, если бы что-нибудь подобное случилось.
Памфил. Так ведь не случилось же! И я не сошел с ума, чтобы покинуть мою Миртию, тем более когда она ждет от меня ребенка.
1. Mать. С ума ты сошла, Филинна? Что это с тобой сделалось вчера на пирушке? Ведь Дифил пришел ко мне сегодня утром в слезах и рассказал, что он вытерпел от тебя. Будто ты напилась и, выйдя на середину, стала плясать, как он тебя ни удерживал, а потом целовала Ламприя, его приятеля, а когда Дифил рассердился на тебя, ты оставила его и пересела к Ламприю и обнимала его, а Дифил задыхался от ревности при виде этого. И ночью ты, я полагаю, не спала с ним, а оставила его плакать одного, а сама лежала на соседнем ложе, напевая, чтобы помучить его.
2. Филинна. А о своем поведении, мать, он, значит, тебе не рассказал? Иначе ты бы не приняла его сторону, когда он сам обидчик: оставил меня и перешептывался с Фаидой, подругой Ламприя, пока того еще не было. Потом, видя, что я сержусь на него и качаю головой, он схватил Фаиду за кончик уха, запрокинул ей голову и так припал к ее губам, что едва оторвался. Тогда я заплакала, а он стал смеяться и долго говорил что-то Фаиде на ухо, ясное дело, обо мне, и Фаида улыбалась, глядя на меня. К тому времени, когда они услышали, что идет Ламприй, они уже достаточно нацеловались; я все же возлегла с Дифилом на ложе, чтобы он потом не имел повода попрекать меня. Фаида же, поднявшись, первая стала плясать, сильно обнажая ноги, как будто у ней одной они хороши. Когда она кончила, Ламприй молчал и не сказал ни слова, Дифил же стал расхваливать ее грацию и исполнение: и как согласны были ее движения с кифарой, и какие красивые ноги у Фаиды и так далее, как будто хвалил красавицу Сосандру, дочь Каламида, не Фаиду — ты же знаешь, какова она, ведь она часто моется в бане вместе с нами. А Фаида, такая дрянь, говорит мне тотчас с насмешкой: «Если кто не стыдится своих худых ног, пусть встанет и тоже спляшет». Что же мне еще сказать, мать? Понятно, я встала и стала плясать. Что же мне оставалось делать? Не плясать? И признать справедливой насмешку? И позволить
3. Мать. Самолюбива ты, дочка. Нужно было не обращать внимания. Но скажи все же, что было после?
Филинна. Ну, другие меня хвалили, один только Дифил, опрокинувшись на спину, глядел в потолок, пока я не перестала плясать, уставши.
Mать. А что ты целовала Ламприя, это правда? И что ты перешла к нему на ложе и обнимала его? Что молчишь? Это уж непростительно.
Филинна. Я хотела помучить его в отместку.
Mать. А потом ты не легла с ним спать и даже пела, между тем как он плакал? Разве ты не понимаешь, что мы бедны, и не помнишь, сколько мы получили от него, и не представляешь себе, какую бы мы провели зиму в прошлом году, если бы нам его не послала Афродита?
Филинна. Что же? Терпеть от него такие оскорбления?
Mать. Сердись, пожалуй, но не оскорбляй его в ответ. Ведь известно, что любящие отходчивы и скоро начинают сами себя винить. А ты уж очень строга всегда к нему, так смотри, как бы мы, по пословице, не порвали веревочку, слишком ее натягивая.
1. Мелитта. Если ты знаешь, Вакхида, старуху — таких, говорят, много у нас есть, фессалиянок, — которая умеет колдовать и привораживать и заставить полюбить женщину, даже если она ему ненавистна, то — дай тебе бог счастья! — приведи ее ко мне. А я и платья, и эти золотые вещички с радостью отдала бы, лишь бы мне увидеть, что Харин опять ко мне вернулся, разлюбив Симиху, как теперь разлюбил меня.
Вакхида. Что ты говоришь? Так Харин уж с тобой не живет, а ушел к Симихе, покинув тебя? А ведь из-за тебя он вынес гнев родителей, не пожелав жениться на той богатой невесте, которая, говорят, принесла бы ему пять талантов в приданое. Я, помнится, от тебя это слышала.
Мелитта. Все это прошло, Вакхида, и вот уже пятый день, как я совсем его не видела: они пируют у товарища его, Паммена, он и Симиха.
2. Вакхида. Тяжело это для тебя, Мелитта. Но что же вас рассорило? Ведь это, видно, был не пустяк.
Мелитта. Я просто не знаю, что и сказать. На днях, вернувшись из Пирея, — он отправился туда, кажется, требовать какой-то долг, по поручению отца, — он даже и не взглянул на меня, войдя, и не позволил мне подбежать к нему, как обычно, и оттолкнул меня, когда я хотела его обнять. «Уходи, говорит, к своему судовщику Гермотиму или поди прочти слова, написанные на стене в Керамике, где вырезаны ваши имена». — «Какому, спрашиваю, какому Гермотиму? И о какой надписи ты говоришь?» Но он ничего не отвечал и, не ужиная, лег спать, отвернувшись. Ты можешь себе представить, чего я тут ни придумывала — и обнимала его, и старалась повернуть его к себе, и целовала его в шею. А он, ничуть не смягчаясь: «Если, говорит, ты будешь еще приставать, то я уйду прочь, хоть сейчас и полночь».
3. Вакхида. Все же ты знавала Гермотима?
Мелитта. Да пусть ты увидишь меня еще более несчастной, чем теперь, Вакхида, если я знаю какого-то судовщика Гермотима! Знаю только, что Харин ушел рано утром, поднявшись, как только запел петух, а я припомнила, что он сказал об именах, написанных где-то на стене в Керамике. Вот я и послала Акиду посмотреть; но она ничего иного не нашла, кроме написанного на стене по правой руке, если идти к Дипилону: «Мелитта любит Гермотима» — и тут же, немного пониже: «Судовщик Гермотим любит Мелитту».