Избранное
Шрифт:
1. Mать. Вот уж действительно, Мусария, не хватает только, чтобы нашелся еще один такой любовник, как Херей; стоило бы тогда принести в жертву Афродите Всенародной белую овечку, а Небесной, что в огородах, 419 — телку, и увенчать венком Деметру, Подательницу благ. Вот когда мы были бы вполне счастливы и трижды благословенны! Ты видишь теперь, Мусария, сколько мы имеем выгоды от этого юноши, который еще ни разу не дал тебе ни обола, не подарил ни платья, ни
419
VII. 1. …в жертву Афродите… Небесной, что в огородах… — Изображение Афродиты Небесной, стоявшее в Афинах в месте, носившем название «Огороды».
Мусария. Так ведь он поклялся, мать, обеими богинями 420 и Градской Афиной!
Mать. И ты, конечно, веришь! И потому на днях, когда у него не было денег, чтобы внести свою долю для игры в кости, ты дала ему без моего ведома кольцо, и он продал его и пропил. И помимо того, ты дала ему два ионийских ожерелья, весом каждое в два дарика, которые тебе привез из Эфеса хиосец Праксий, судовщик, потому что Херею надо было уплатить свой взнос товарищам. А о платьях и о рубашках что и говорить. Вот уж действительно находка этот Херей, и большая прибыль нам выпала от него!
420
…поклялся… обеими богинями… — То есть Деметрой и Персефоной.
2. Мусария. Но он красивый и безбородый, и говорит, что любит, и плачет. И он сын Диномахи и Лахета, члена Ареопага. И он обещает, что мы с ним поженимся, и у нас с тобой большие надежды на него, лишь бы только старик протянул ноги.
Mать. Так, значит, Мусария, когда нам нужна будет обувь и сапожник потребует две драхмы, мы скажем ему: «Денег у нас нет, но ты возьми немного наших надежд!» И торговцу мукой скажем то же? И когда у нас потребуют плату за жилье, мы скажем: «Подожди, пока умрет Лахет из Коллита; мы ведь заплатим тебе после свадьбы». И не стыдно тебе, что у тебя, единственной из гетер, нет ни серег, ни ожерелья, ни прозрачного тарентского покрывала?
3. Мусария. Ну так что же, мать, разве они счастливее меня или красивее?
Mать. Нет, но они умнее, и знают свое ремесло, и не верят прекрасным словам юношей, у которых только клятвы на языке. А ты остаешься верной и любящей и не сходишься ни с кем, кроме одного Херея. Вот и на днях, когда пришел земледелец из Ахарн, тоже безбородый, и готов был заплатить две мины, — получив деньги за вино, по поручению отца, — ты над ним посмеялась и все ночи проводишь с твоим Адонисом Хереем.
Мусария. Что же, по-твоему, мне надо было покинуть Херея и отдаться этому работнику, от которого разит козлом? Неужто для меня, как говорится, нет никакой разницы, что Херей, что эта ахарнянская свинья?
Mать. Ну, пусть так. Тот был деревенщина, и от него дурно пахло. А почему же ты Антифонта, сына Менекрата, сулившего тебе мину, и того не приняла? Разве он не красив, не любезен и не сверстник Херею?
4. Мусария. Но Херей пригрозил, что зарежет
Mать. А мало ли других грозили этим? Право, ты так останешься без любовников и проживешь добродетельной, как будто ты какая-нибудь жрица Деметры Фесмофоры, а не гетера. Но довольно об этом. Сегодня день Молотьбы; что же он тебе подарил к празднику?
Мусария. У него нет денег, матушка!
Mать. Он единственный не находит способа подъехать к отцу, не подошлет к нему слугу, который наврал бы ему что-нибудь, и у матери не выпросит, угрожая отплыть на войну, если не получит денег, а все только сидит тут, разоряя нас: и сам не дает ничего, и от тех, кто дает, не позволяет брать. А ты думаешь, Мусария, что тебе всегда будет восемнадцать лет? Или что Херей будет желать того же и тогда, когда станет богатым и мать подыщет ему богатую невесту? Ты думаешь, он, имея возможность получить пять талантов, все еще будет помнить о своих слезах, поцелуях и клятвах?
Мусария. Херей будет помнить. И свидетельством этому то, что он и теперь ведь не женился, а отказался, несмотря на все настояния и понуждения.
Mать. Дай бог, чтобы он не лгал! Придет время, и я тебе, Мусария, об этом напомню.
1. Ампелида. Что же это за любовник такой, Хрисида, если он никогда не ревнует, не рассердится, не прибьет ни разу, не отрежет косу и не разорвет платья?
Хрисида. Разве только это — признаки влюбленного, Ампелида?
Ампелида. Да, если он человек пылкий. Потому что остальное — поцелуи, и слезы, и клятвы, и частые посещения — это приметы лишь начинающейся любви, еще растущей, а настоящий огонь — от ревности. Так что если, как ты говоришь, Горгий бьет тебя и ревнует, то поверь, что все будет хорошо, и желай, чтобы он всегда так же поступал.
Хрисида. Как же? Что ты говоришь? Чтобы он всегда меня бил?
Ампелида. Нет, но чтобы он мучился, если ты глядишь не на него одного: ведь если бы он не любил, то с чего бы стал сердиться за то, что у тебя есть другой любовник?
Хрисида. Но у меня же нет другого любовника! А он зря заподозрил, будто со мной в связи один богатый человек, только потому что я как-то упомянула о нем между прочим.
2. Ампелида. И то приятно, что он думает, будто тебя домогаются богатые: ведь тогда он будет сильнее мучиться и постарается из самолюбия, чтобы соперники не превзошли его щедростью.
Хрисида. Однако же он только сердится и дерется, а ничего не дарит.
Ампелида. Не беспокойся, даст! Ведь все ревнивцы дают, особенно когда их огорчишь.
Хрисида. Не понимаю, Ампелида, зачем ты хочешь, чтобы я получала побои.
Ампелида. Я этого не хочу, но, по-моему, любовь возрастает, если человек думает, что им пренебрегают; а если он уверен, что он единственный, то страсть как-то мало-помалу гаснет. Это говорю тебя я, которая была гетерой целых двадцать лет, а тебе, я думаю, всего лет восемнадцать или того меньше. А если хочешь, так я расскажу тебе, что я испытала когда-то, немного лет тому назад. Я была любовницей Демофанта, ростовщика, что живет позади Расписного портика. Он никогда не давал мне больше каких-нибудь пяти драхм и считал себя полным хозяином. А любил он меня, Хрисида, какой-то заурядной любовью — не вздыхал, и не плакал, и не приходил к дверям в неурочный час, а только иногда спал со мной, и то изредка.