Избранное
Шрифт:
11. По пути мы решили причалить у Книда, чтобы осмотреть его: очень хотелось нам увидеть святилище Афродиты (ведь повсюду прославляют стоящее там творение Праксителя, и в самом деле восхитительное). Потихоньку подошли мы к земле; сама богиня, я думаю, послала ясную погоду, 427 сопутствовавшую нашему кораблю. Пока остальные занимались обычными приготовлениями, я обошел Книд кругом, влекомый парой поклонников искусства любви; не без смеха я смотрел на непристойность глиняных статуэток, столь уместных в городе Афродиты. Обойдя сперва портики Сострата и все остальное, что могло доставить нам удовольствие, мы направились к храму Афродиты. Мы двое — я и Харикл — шли с большой охотой, а Калликратид — неохотно, потому что предстояло нам увидеть женщину; и я думаю, он охотно поменял бы Афродиту Книдскую на Феспийского Эрота.
427
11. …сама богиня… послала ясную погоду… — Имеется в виду почитавшаяся на Книде Афродита Евплоя, богиня Счастливого плаванья.
12.
13. Вдоволь налюбовавшись растениями, мы прошли внутрь храма. Сама богиня — прекрасная статуя из паросского мрамора — воздвигнута посредине; она стоит гордая, с легкой усмешкой. Вся ее красота ничем не скрыта, не окутана никакой одеждой; богиня обнажена, и только чресла слегка прикрывает она одной рукою. И так сильно искусство ее творца, что камень, неподвижный и твердый по природе, как нельзя лучше подошел для того, чтобы изваять из него каждую часть тела. Тут Харикл, словно потеряв рассудок, воскликнул: Счастливейший из богов — Арес, связанный ради нее!» 428 Потом он подбежал к богине, вытянул сколько мог и поцеловал ее, прильнув губами к мрамору, А Калликратид стоял молча и дивился про себя. Храм этот имеет двери с двух сторон, и желающие могут как следует рассмотреть богиню со спины, чтобы ничто в ней не осталось скрыто для восхищенного созерцания. Поэтому без труда можно войти через другую дверь и любоваться красотой Афродиты сзади.
428
13. …Арес, связанный ради нее!» — В «Одиссее» рассказывается о том, как супруг Афродиты Гефест, которому она изменяла с Аресом, поймал их обоих в сети.
14. Решив осмотреть богиню целиком, мы обогнули святилище и подошли к нему сзади. И когда женщина, которой вверено хранение ключей, растворила перед нами дверь, мы замерли, пораженные зрелищем дивной красоты. Афинянин, еще совсем недавно смотревший спокойно, лишь только увидел те части, которые напомнили ему мальчиков, вдруг закричал, обезумев больше Харикла: «О Геракл! Какая соразмерная спина! Какие полные бока — как раз по ладоням, обнимающим их! Какой красивой линией изгибаются мышцы ягодиц! Они и не прилегают слишком плотно к костям из-за худобы, и не расплываются в чрезмерной полноте и тучности. А как сладостны улыбки ямочек, запечатлевшихся по обеим сторонам бедер, — и сказать нельзя! Как совершенны пропорции бедра и голени, прямая линия которой тянется до самой стопы! Таков, без сомнения, Ганимед, наливающий в небе Зевсу сладкий нектар. А от Гебы, если бы она стала мне прислуживать, я не принял бы напитка». Пока Калликратид выкрикивал все это как одержимый, Харикл почти застыл от необычайного восхищения, а глаза его от страсти подернулись томной влагой.
15. Когда же мы насытились зрелищем и перестали удивляться, то увидели на одном бедре пятно, выделявшееся как грязь на одежде; белизна мрамора вокруг особенно подчеркивала его безобразие. Стараясь повернее угадать истину, я подумал, что пятно, которое мы видим, появилось на камне от природы: ведь и камни не избавлены от изъянов, и часто судьба мешает им достигнуть совершенной красоты. Итак, я считал, что мрамор загрязнило природное черное пятно, и удивлялся, как Пракситель скрыл этот портящий красоту камня изъян среди таких частей тела, которые меньше всего могли его выдать. Но стоявшая неподалеку от нас прислужница храма рассказала нам невероятную и неслыханную историю. Один юноша довольно знатного рода (имя его не было названо), часто посещая святилище, в недобрый час влюбился в богиню. Дни напролет проводил он в храме, и сперва всем казалось, что это лишь благочестивое поклонение. Утром, едва из постели, намного опередив рассвет, он приходил в храм и только после заката неохотно шел домой; целый день сидел он против богини, все время устремив на нее свой взгляд. При этом он шептал неясные слова и украдкой произносил любовные жалобы.
16. Когда он хотел, чтобы страсть хоть немного оставила его, то, воззвав к богине, он отсчитывал у стола четыре бабки ливийской газели и испытывал свою надежду игрою. Если кости ложились как он хотел и особенно если удавался ему бросок, носящий имя богини, когда ни одна бабка не падает одинаково, он преклонял колени, думая, что достиг исполнения своих желаний. Если же он, как часто бывает, неудачно разбрасывал кости по столу и они располагались так, что предвещали недоброе, — он проклинал весь Книд и падал духом, как от непоправимой беды; спустя недолгое время он вновь хватал бабки и старался новым броском исправить прежний промах. А когда страсть его
17. Когда прислужница рассказывала все это, Харикл, прервав ее речь, воскликнул: «Так, значит, женщину любят, даже если она из камня! А что было бы, если б кто-нибудь увидел подобную красоту живой? Разве счел бы он, что одна только ночь с нею дороже скипетра Зевса?» А Калликратид возразил, улыбнувшись: «Ведь неизвестно, Харикл, не услышим ли мы множество подобных рассказов, когда будем в Феспиях. Да и теперь на теле той самой Афродиты, которую ты так ревностно чтишь, имеется ясное доказательство моей правоты». — «Как так?» — спросил Харикл, и Калликратид отвечал ему, по-моему, весьма убедительно. Он сказал, что влюбленный юноша, получивши на целую ночь свободу, имел полную возможность насытить свое вожделение; и при этом он совокупился с изваянием, как с мальчиком; он желал, видимо, чтобы и спереди женское не было женским. Так наговорили они друг другу много бессвязных слов, пока я не прервал их невнятный и шумный спор, сказавши: «Друзья мои, ведите исследование по порядку, как полагается по законам хорошего воспитания. Оставьте эти беспорядочные и ни к чему не ведущие препирательства, и пусть каждый из вас по очереди произнесет пространную речь в защиту своего мнения. Уходить на корабль нам еще не время, а досуг следует употребить и на веселье, и на такое занятие, которое может не только доставить удовольствие, но и принести пользу. Выйдем из храма (ведь сюда для исполнения обрядов явилась большая толпа), свернем в одну из этих кущ, чтобы можно было спокойно выслушать и высказать все, что захотим. Но помните: тот, кто будет сегодня побежден, никогда не станет докучать нам разговорами о том же самом предмете».
18. Все решили, что я прав, и согласились со мной. Мы вышли; я был весел, потому что никакая забота не угнетала меня, а они шли в большой задумчивости, так и сяк обдумывая свои доводы, как будто им предстояло состязаться за право идти впереди процессии в Платеях. 429 Когда же пришли мы в убежище, заросшее деревьями и тенистое в это жаркое время года, я сказал: «Вот приятное место! Здесь над головою звонко вторят нам цикады…» С этими словами я сел посредине, совсем как судья, и в насупленных бровях у меня была вся гелиея. Потом предложил я им обоим тянуть жребий, кому говорить первым; он выпал Хариклу, и я повелел ему тотчас начать речь.
429
18. Процессия в Платеях. — Имеется в виду ежегодное траурное шествие жителей в память бойцов, погибших при Платеях в 479 г. до н. э.
19. Он молча потер лицо рукой и, выждав немного начал примерно так: «Тебя, повелительница Афродита, тебя зовут мои моленья: будь помощницей в речи, которую я должен произнести в твою защиту. Ведь то дело, которому уделишь ты хоть каплю своего умения убеждать, становится самым совершенным, а речи о любви особенно в тебе нуждаются: ведь ты — их родная мать. Женщина сама — будь защитницей женщины, а мужчинам дай оставаться тем, чем они родились, мужчинами! Тотчас в начале своей речи призываю в свидетели всего того, что я почитаю правильным, праматерь и первопричину всякого рождения! Я имею в виду священную мать всего сущего — природу, которая, сочетав первичные стихии мироздания — землю, воздух, огонь и воду, — из их взаимного смешения породила все живое и одушевленное. Зная, что мы сотворены из смертной материи и что краток срок жизни, предназначенной каждому, она устроила так, что гибель одного служит рождению другого. Умершее она соразмерно возмещает рождающимся, чтобы мы вечно жили, сменяя друг друга. Но ничто не может родиться от одного существа; поэтому она сделала природу каждого вида двойственной: мужскому полу она дала в удел выделение семени, а женский — сделала как бы вместилищем рождаемого. Вложив в оба пола взаимное влечение, она сочетала их друг с другом, предписав нерушимый закон, чтобы и тот и другой оставался верен своему естеству и чтобы ни женщины не вели себя, вопреки природе, как мужчины, ни мужчины непристойно не изнеживались. Благодаря этому лишь общенье мужчин с женщинами до сих пор сохраняет в непрерывных сменах поколений человеческую жизнь бессмертной: ведь ни один мужчина не может похвалиться, что рожден мужчиной. Двум самым почтенным именам достается вся честь, и одинаково чтят люди отца и мать.
20. Вначале, когда люди еще жили и думали, как и в век героев, и старались приблизиться к богам своей добродетелью, они повиновались законам, установленным природой: достигнув должного возраста, мужчины сочетались браком с женщинами и становились отцами благородных детей. Но вскоре люди спустились с этой высоты в пучину удовольствий и проложили странные и невиданные пути к наслаждению. Сластолюбие, которое дерзает на все, преступило законы самой природы. Кто же первый взглянул на мужчину как на женщину, прибегнув к одному из двух: или к тираническому насилию, или к бесчестному обольщению? На одном ложе сошлись существа одной природы; видя себя самого в другом, они не стали стыдиться ни того, что делают, ни того, что испытывают. Они, как говорится, бросают семя на бесплодный камень, получая малое наслаждение ценою большого бесчестья.