Избранное
Шрифт:
Он лег на плоский камень, закинув руки за голову, и предоставил солнцу омывать себя щедрыми потоками лучей. Расслабив мышцы, он мягко распластался на каменном ложе, заполняя собой его неровности и выбоины, и как бы растекся по нему всем телом. Казалось, так стирались грани между ним и миром, а сам он, отрекаясь от себя, растворялся во вселенной, исчезал. И, обретая свободу от бремени собственного «я», внутренней тревоги и внешнего давления, обязывающего к постоянной готовности к самообороне, он, припечатанный к этому камню и освобожденный от терзающих сомнений, чувствовал, как истекает из его простертых рук и ног, из всех пор, подобно грязной, отхожей
Жара давала себя знать. Непривычный к солнцу, он мог сгореть. Усилием воли заставил себя встать, придерживаясь рукой за скалу. Добрался до соснового перелеска и, скользя по мягкому настилу, стал спускаться в соседнюю пустынную бухту, подобно потерпевшему кораблекрушение, вынесенному бурей на незнакомый остров, который ему предстоит обследовать и освоить.
Ему попалась узкая тропа, протоптанная козами и сплошь усеянная черными горошинами помета. И в размягченности душевной прихлопывая ладонью встречные стволы деревьев, как бы считая и осыпая лаской поголовье своего стада, сначала лесом, потом по круче, галькой и песчаным пляжем, заваленным сухими водорослями, вынесенными штормом, он сошел к морю.
Здесь он стал раздеваться, обстоятельно и медленно, одну за другой расстегивая пуговицы. А потом стащил все с себя, как лоскуты змеиной кожи, и так, обнаженный, стоял на пустом берегу, обвеваемый ветром.
Нагнулся и зачерпнул пригоршней море. Оно изловчилось и выскользнуло, оставив светлый и влажный след на коже. Захватил пригоршню гальки. Она переливалась в руке благородным отблеском опала и агата, но, быстро высыхая, меркла на глазах и умирала. Он поспешил швырнуть ее обратно в море.
Потоптался немного, опустился, как в молитве, на колени, потом растянулся на песке и покатился в воду, дав подхватить ей себя, как утопленника, и понести, баюкая, болтая и перекатываясь через него. Держась на поверхности, он еще некоторое время качался на волнах у самого берега, а потом походкой пьяного побрел по пляжу, волоча тяжело ноги и оставляя за собой длинный след. Дошел до середины и снова повалился ничком на теплый песок и, неподвижный, так и остался лежать.
Безлюдье. Покой и одиночество. И пока он так лежал в бездумной неге, мутные потоки усталости и напряжения вместе с каплями соленых морских слез, которые скатывались с лица, истекали и уходили из него, с журчанием просачиваясь в песок под ним.
Когда он поднялся, было уже за полдень. Кожу жгло, плечи горели. Он снова вошел в море, оттолкнулся и поплыл. Но плавал недолго, вернулся к берегу и, не вытираясь, оделся. Вышел на тропу. Лес наполняли ароматы хвои и смолы и жужжание всевозможной мошкары.
Он открыл новую дорогу; огибая село, она вела к шоссе. Цикады, наслаждаясь жарой и своей песней, сотрясали криками полдневный воздух.
Перед заведением ни души. Солнце било прямо в выщербленную и облупленную стену. Праздные столы изнывали от скуки под солнцем. Пусто и в саду под маслинами по ту сторону дороги. И только опорожненная пивная кружка говорила о том, что еще недавно тут кто-то сидел, но, побежденный жарой, бежал. Внутри помещения, под защитой толстых каменных сводов, было между тем прохладнее и по-прежнему приятно пахло сардинами и вином.
— Добрый день, господин! Как провели свое первое утро у нас? — встретил его вопросом из-за стойки красивый молодой хозяин. — Смотрите, не сгореть бы вам. Здесь у нас юг, особенно в полдень опасно.
Не видно было даже и долговязого носильщика, помогавшего утром
— Все разошлись отдыхать. Я один остался, но скоро и я закрываюсь. Привыкли мы к сиесте, да и вам я бы советовал прилечь. Иначе день покажется слишком уж длинным. Чего бы вы хотели? Чем вас угостить?
Он проголодался. И еще сильнее почувствовал это на подходе к селу. К сожалению, у них, извинялся молодой хозяин, обеда не готовят. Приезжих нет, а местные все обедают дома, у кого что найдется. Он может предложить своему гостю разве что домашний сыр, пршуту, маслины и, если желает, открыть баночку сардин. Так, легкую закуску под вино. Знай он раньше, он бы хоть яичницу изжарил. Впрочем, он принесет для начала что есть под руками, а потом, может, и еще что-нибудь отыщется.
Он не пожалел, что остался. По такой жаре лучшего нельзя было и придумать! Длинное блюдо с ломтиками нарезанного сыра и пршуты, банка сардин, маслины и черный хлеб в глиняной миске. Неразборчивый в еде, он порой и вообще не замечал, что ест, рассеянно глотая то, что ему подадут. Но сейчас, словно на пиршестве, смаковал каждый кусок, наслаждаясь не только вкусом пищи, а как бы впитывая в себя вместе с ней само дыхание и аромат земли.
В открытую дверь виднелась полоса озаренной солнцем дороги. Он разглядывал бокалы, расставленные на полке над стойкой, и вырезанные из журналов цветные фотографии кинозвезд, приколотые к стене для услаждения взоров молодого хозяина, вместе с целой выставкой автомашин, помещенной здесь, видимо, затем, чтобы красавицы не слишком скучали. На стойке высились банки с маслинами и соленьями, а у дверей висела реклама пива, кока-колы и кофейных суррогатов.
Молодой хозяин куда-то вышел, оставив его на некоторое время в одиночестве; сияние дня, проникавшее с улицы, трепетало, мерцая в полумраке, как в зале кино, скользило по полкам с бутылками, зажигая в них темно-красные рубиновые отблески. Вернулся молодой красавец хозяин и на миг заслонил собой свет. Он поставил перед гостем старинную тарелку с двумя большими жареными рыбинами, дольками лимона, картошки и помидоров.
И, улыбаясь, стал менять тарелку и прибор, ловко убирая и подавая на стол.
— Вот оказалось, к счастью, дома. Деду Томе сегодня повезло с уловом, и он послал матери рыбу. Она просит вас отведать ее угощения и надеется, вам не повредит, что рыба жарена на домашнем жире.
Это был самый вкусный обед, какой ему когда-нибудь приходилось есть. Молодой хозяин сел за стол напротив, с искренним удовольствием глядя, как аппетитно он ест.
— Попросите вашу хозяйку, Стану, вам готовить. Вам удобнее будет — не ходить сюда по солнцепеку. Разнообразия, конечно, она вам предложить не может, что-нибудь из нашей простой крестьянской пищи. Но тут ничего другого и не найти. По-моему, она согласится, ей все равно готовить для себя.
Он спустился в село крутой тропкой; теперь она показалась ему короче, как все однажды пройденные пути. Сети убраны. Колья, с которых время и морские волны содрали кору, стояли белые на солнце, словно обглоданные кости, и даже не откидывали тени. Кошка с порога перекочевала куда-то, спасаясь от солнца. Он пересек мощеный двор, прошел прохладной галереей. В кухне — шорохи хозяйской возни, но никто не окликнул его. Комнату он нашел затененной, оконные ставни плотно закрыты. И снова атмосфера старых голландских полотен охватила его: мягкие полутона, полумрак, запах источенного временем дерева, отдающего ладаном. Он разделся, вытянулся в кровати и безмятежно заснул.