Избранное

Клаус Хьюго

— Если б я была на ногах, почему бы и нет?

— И двадцать четыре часа в сутки следить, как бы он сам себя не поджег?

— Почему бы и нет?

— И каждый день подтирать его, пока ему сорок не стукнет?

— Конечно, если бы это было нужно, — ответила мать Марселя и сделала еще одну затяжку.

— Почему же ты тогда для меня этого не делала? — спросил мошенник Лео.

— Ты в состоянии сам о себе позаботиться, — по-свойски улыбнулась она ему, а затем повернулась к Марселю. — Телевизор плохо отрегулирован, — сказала мать. — Слишком много красного. У отца от этого портится зрение.

— Видно, какая-то

ошибка в сборке. Обычная история, когда за дело берется Лео, — проронил Марсель, подумав при этом: я смотрю на все вещи в этой обшарпанной комнате глазами судебного пристава, которому предстоит, исполнив букву закона, устроить публичную распродажу партии движимости: вон тот паровой утюг «Ровента» моя бывшая супруга Лиза получила в подарок от своей матери и подарила моей, правда, в этом доме, насколько мне известно, никто никогда им не пользовался. До прошлой недели.

— Куда это ты собираешься, мама? — спросил я, заметив, каким беспокойным взглядом она следила за девушкой из бюро социальной помощи, которая разглаживала плиссированную оборку на ее белой блузке.

— О, — испуганно встрепенулась она и, скрывая ложь за небрежными словами, принялась объяснять: — Я подумала, что мне надо бы зайти к Герарду, не то чтобы я могла ему чем-то помочь, но, в конце концов, он мой брат и падает по два раза на дню. Луиза одна не может его поднять, поначалу она звала на помощь соседей, но ведь не хочется слишком часто беспокоить чужих людей, порой случается, что он так и остается лежать, и все, что Луиза может для него сделать, — это поудобнее его уложить, чтобы он не задохнулся, и самой ждать, пока кто-нибудь не пройдет мимо, но Герард пока еще узнает людей, да и Луиза уверяет, что меня-то он узнает непременно.

— А как ты туда будешь добираться, мама?

— Лео меня отвезет. — И поспешно добавила: — Но я ему, конечно, заплачу, как по счетчику.

— Ну и сколько это выходит?

— В прошлый раз было со всеми делами пятьсот франков.

— Как это в прошлый раз? Ты, значит, уже была у дяди Герарда?

— Оставь меня в покое, — с такой злостью она огрызалась обычно только на своего мужа.

— В самом деле, — вмешалась в разговор девушка из бюро социальной помощи, — оставьте вашу мать в покое, она и без того чересчур нервная.

* * *

Аукцион продолжается. Газовый обогреватель марки «Эйфел» — есть желающие? — объявляет следующим номером судебный пристав.

Когда выяснилось, что отец до сих пор набивает угольную печку разным мусором — в ход шли даже кусочки автопокрышек, как во время войны, — и от этого воздух в кухне наполнялся едким чадом и огонь в печке часто гас, Лео притащил эту штуку родителям.

— Плата на двоих, — объявил он. — Это минимум того, что ты можешь сделать для своих родителей, Марсель, чтобы они не замерзли и не подхватили ревматизм в такую погоду.

После того как обогреватель простоял два дня, Лео забрал его и заменил на лучший, по его словам, дающий больше тепла. Естественно, модель была более дешевой, Марсель уверен, что Лео сэкономил на ней не меньше двух тысяч франков.

Когда отец Марселя собирается выйти на улицу, он переводит ручку обогревателя на самую низкую отметку и говорит жене:

— Чего тебе — ты сидишь себе и сидишь, тебя греет

собственный жир.

— Как раз наоборот, — возражает она, — люди плотного сложения мерзнут больше.

— Не подходи к обогревателю, — говорит тот, надевая шляпу. — Ты в нем все равно ничего не смыслишь, а эти штуки иногда взрываются. — И только после этого уходит.

Вернувшись в дом, он, прежде чем снять шляпу и пальто, снова включает обогреватель на полную мощь со словами:

— Чертовски холодно на улице.

Шерстяной длинноворсный ковер — двадцать лет назад был белым, а сейчас превратился в блекло-желтый с черными и коричневыми проплешинами от материнских окурков. Именно на этот ковер упал пьяный Марсель в тот день, когда Лиза сбежала с официантом, дабы открыть в Кнокке свой ресторан. «Перекрести меня, мама», — рыдал он. И она сделала это — небрежно перекрестила его, а на следующий день разболтала обо всем Лео, что за язык у нее, и вот что удивительно: в тот день скорби по своей навсегда ушедшей и утраченной жене, когда, обняв ножку стола, он припал лицом к длинноворсному ковру и к ногам матери, в нос ему ударил кислый дух, и он понял, что, несмотря на свои таблетки, она уже мною лет мочится под себя в том кресле, на котором сидит.

А вот автоматическая кофеварка «Ровента». В каждый ее фильтр кладется столовая ложка соли, потому что мать отца Марселя считала, что в кофе нужно добавлять щепотку соли.

— Какую щепотку? — возмущалась мать Марселя. — Мне доктор Брамс вообще запретил соль.

— Ну так вари себе кофе сама.

— Но если люди к нам придут, я со стыда сгорю за этот кофе.

— Если для них он не тот, пусть не пьют. Уж кто-кто, а матушка знала в этом толк.

Над камином, над фотографией малыша Никки в ползунках, висит картина: Лесной пейзаж. Холст. Масло. Авторская работа. Осенний лес под куполом золотисто-желтой листвы напоминает собор. Вдали жгут осенние листья, над кустами вьется дымок. Кажется, что вот-вот из-за шершавых стволов появится всадник, в воздухе уже витает запах конского пота и кожаных сапог. Когда-то и Марсель с Лизой рука об руку вошли под лесные своды.

И наконец, предметы декоративного назначения.

Марсель смотрит на мать, та спрашивает его:

— Когда ты теперь зайдешь?

Он, собственно, еще и не собирался уходить.

— Завтра утром? — как будто она не знает, что он не горит желанием видеть братца, который непременно явится завтра с утра пораньше.

— Ты плохо выглядишь, мама, — говорит Марсель. — Мой долг сказать тебе это. Очень плохо.

— Я знаю, — произнесла она еле слышно. И тут же сварливо буркнула: — Ты бы побрился, посмотри, на кого ты стал похож!

— Ты принимаешь лекарства? — спрашивает Марсель.

— Разумеется, — отвечает она как-то подозрительно поспешно.

Он подходит к окну, словно это его самого уличили во лжи. В глубине сада, сплошь заросшего сорняками и ревенем, неистово бьются об изгородь и беспорядочно копошатся в каменистой почве окровавленные тощие куры.

— Они погибают от голода, — говорит Марсель.

— Они не желают нестись, — поясняет отец.

— Он дает им по горсти кукурузы в день, — говорит его мать. — Одну горсточку на семь кур.