Избранное
Шрифт:
Фаюнин. Ещё когда выпустят-то! За Москвой-то ещё Волга. А за ей Урал лежит в шубе снеговой. А ещё дале — Сибирь, с речищами, с лесищами. А уж позади её и нивесть что! Только сполохи шатаются… Россия — это, брат, такой пирог, что чем боле его ешь, тем боле остаётся!
Кокорышкин пожал плечами: дескать, моё дело сторона.
Ты выуди адресок-то, и обмани.
Кокорышкин. Эх, Николай Сергеич! Нонче ещё три солдатика
Фаюнин суеверно откладывает сигару.
Повременим, может, и дешевше подвернётся.
Он укладывает бумаги в портфель; Фаюнин сердится. В сопровождении официанта , осунувшаяся и строгая, в зловещем черном платье, Демидьевна вносит блюдо с телятиной.
Демидьевна(почти величаво). Куды падаль-то ставить, коршуны?
Кокорышкин. Не задевай. Зачем, зачем торопишься? Час настанет, сама помрёшь.
Демидьевна. Эх, не доглядела я тебя, Семён Ильич.
Кокорышкин. Ещё придёшь ко мне в стряпухи наниматься. И прогоню… и прогоню!..
Фаюнин(шикнув на Кокорышкина). Сюда, на срединку, ставь, старушечка. Ой, хорошо ли ужарилась-то? (Отрезав кусок.) Ну-ка, пожуй, не жестка ли?
Демидьевна. По моим зубам и каша тверда.
Фаюнин. А всё равно пожуй, старушечка.
Усмехнувшись на его опасения, Демидьевна ест мясо. Тогда, осмелев, и Фаюнин лакомится куском поменьше.
Ай-ай, ровно бы горчит маненько, а?.. Пригаринка, видно. А не смейся. Видала на стенках-то? Уж ищут одного такого, Андрейкой звать. (Подмигнув.) Вот бы тебе хватануть капиталец, на чёрный-то день, а?
Демидьевна. Куды мне! Капиталу в могилу не возьмёшь. Кабы ещё продуктами выдавали.
Фаюнин. Можно, можно и продуктами.
Демидьевна. Ещё смотря, какие продукты. Сухие аль в консервах?
Фаюнин. По желанию. Мыло да крупка хоть век пролежат.
Кокорышкин. В Египте мумию нашли. При ей пшено и кусок мыла. Как вчера положено!
Демидьевна. А как уладимся-то, змей? По чистому весу, с нагиша, станешь платить аль с одёжей? А ну-к, у ево бомбы в карманах? Ведь, поди, чугунные?
Деликатно
Фаюнин. Не омрачай мне праздника, старушечка. Именинник я. Уйди, уйди от греха.
Он оглянулся. Официант усердно перетирает бутылки. Медленная и прямая Демидьевна уходит. Фаюнин толкает в бок Кокорышкина.
Кокорышкин. Уж дайте досмеяться, Николай Сергеич. Хуже нет, когда не досмеюсь!
Фаюнин. Полно, рассержусь, полно.
Кокорышкин. Ну, чево, чево вам от меня? Ей-богу, Мосальский дороже даст. Только мигнуть.
Фаюнин. Человек-то он верный, приятель твой?
Кокорышкин. Господи! (Вкладывая всю душу.) Он является сыном бедного околоточного надзирателя. Пятен в прошлом не имел. И даже наоборот, судился. За растрату канцелярских средств. Сто сорок два рубля-с.
Фаюнин. Больше-то — аль рука дрогнула?
Кокорышкин. Больше не доверили, Николай Сергеич.
Фаюнин. Ты?
Кокорышкин. Я-с!
Оба смеются.
Фаюнин. Ну, показывай товар лицом, а то гости собираться станут.
Кокорышкин. Увольте, сам тыщу лет ждал. Вся душа перегорела.
Фаюнин. Хоть за ниточку-то дай подержаться. Может, ты только завлекаешь меня!
Кокорышкин. Разве уж ниточку!..
Косясь на дверь к Талановым, он шепчет только: «Ольга Иванна!» — и отскакивает. Фаюнин раздумчиво мычит.
Фаюнин. Сам-то он далеко отсюда находится?
Кокорышкин. Небыстрой ходьбы… минут двадцать семь.
Фаюнин. А не сбежит он у тебя?
Кокорышкин. Я враз, как прознал, шляпу одну во дворе поставил. Сам не пойдёт, чтоб своих не выдать… Всё одно как на текущем счету лежит.
Фаюнин. Ну, муха, быть тебе слоном. Бумаги отнесёшь, надушись… и покрепче надушись. Пахнешь ты нехорошо! И приходи. Я тебя на Шпурре выпущу, а уж ты сам яви ему своё усердие.
С дороги Кокорышкин оглядывается, опасаясь за врученную тайну. «Не спугните, Николай Сергеич!» И верно, оставшись один, Фаюнин сразу оказывается у талановской двери. Он дважды собирается постучать туда, но ещё прежде на стекле появляется силуэт Таланова и раздается стук. Отскочив в противоположный угол, Фаюнин сурово вертит ручку телефона.