Избранное
Шрифт:
— Надо быть осторожный, мистер Пуллен.
— Зовите меня правильно, Пуллинг. — Я пытался за шутливостью тона скрыть раздражение. — Вряд ли вам бы понравилось, если бы вас все время звали Кольридж.
— Кольридж?
— Кольридж был поэт и друг Вордсворта.
— Такой человек никогда не видел. Если говорит, Вордсворт знает, он хочет вас облапошивать.
Я сказал твердо:
— Ну а теперь мне правда пора идти, Вордсворт. Добудьте счет, а то я уйду и вам придется платить.
— Вы бросаете на ветер «Белый лошадь»? [95]
— Выпейте за меня или поделитесь с дамами.
Я расплатился
Вордсворт сказал:
95
Марка дорогого виски.
— Давайте триста франков этот леди за приватный шоу.
— Цена, я вижу, растет.
— Вордсворт может сказать им — двести франков. Вордсворт все улаживать будет. О’кей?
Бесполезно было взывать к его морали.
— Вы, как человек, имеющий английский паспорт, должны знать, что англичанин не может вывезти из страны в валюте больше пятнадцати фунтов. Двести франков истощат весь мой запас.
Такого рода довод был доступен Вордсворту. Он с грустным пониманием поглядел на меня с высоты своего роста.
— Правительства все равно плохо делает, — сказал он.
— Приходится приносить жертвы. Оборона и социальное обеспечение обходятся дорого.
— А туристский чеки? — не задумываясь спросил он.
— Их можно разменивать только в банке, разменных пунктах или в гостинице, где есть такие пункты. Но в любом случае чеки понадобятся мне в Стамбуле.
— У ваш тетя много чеки есть.
— У нее тоже только пятнадцать дозволенных фунтов.
Я чувствовал всю несостоятельность своей аргументации, поскольку Вордсворт, проживший довольно долго с моей тетушкой, не мог не знать о ее способности прибегать ко всякого рода ухищрениям. Я почел за лучшее уйти от этой темы и перешел в наступление.
— О чем вы думали, Вордсворт, когда в урну с прахом моей матери насыпали каннабис? Какого черта вы это сделали?
Мысли его где-то блуждали. Он, очевидно, все еще размышлял о туристской валюте.
— Каннибалы в Англия нет, — сказал он рассеянно. — Сьерра-Леоне тоже нет.
— О каннибалах речи не было.
— Сьерра-Леоне только общество Леопарды есть. Они много людей убивают, но котлеты не делают.
— Каннабис, Вордсворт, не каннибалы. Травка. — Отвратительное слово почему-то вызвало воспоминание о школьном детстве. — Вы смешали травку с прахом моей матери.
Наконец мне удалось привести его в замешательство.
Он быстро допил виски.
— Вы отсюда уходите, — сказал он. — Вордсворт покажет лучше место, больше злачный. Идти надо улица Дуэ.
Я терзал его, пока мы поднимались по лестнице.
— Вы не имели права этого делать, Вордсворт. Пришла полиция и забрала урну.
— Отдали назад? — спросил он.
— Только пустую урну. Прах оказался смешанным с травкой, так что ничего уже нельзя было отделить.
— Старый Вордсворт не хотел ничего плохой делать, — сказал он, остановившись на тротуаре. — Это все чертов полиция.
Я обрадовался, увидев поблизости стоянку такси. Я боялся, что он попытается пойти со мной и обнаружит тетушкино убежище.
— В Менделенде, — сказал он, — кладут еда, когда хоронят ваша мама. А вы кладете травка. Это тот же самый
— Да моя мать даже сигарет не курила.
— А когда хоронят ваш папа, кладут самый лучший нож.
— А почему ему не кладут еды?
— Он идет охота, берет нож, еда приносит. Убивает куропатка.
Я сел в такси и уехал. Бросив взгляд через заднее стекло, я увидел Вордсворта — он стоял с растерянным видом на обочине тротуара, как человек на речном берегу, ожидающий парома. Он поднял в нерешительности руку, как будто не был уверен в моей реакции, не понимая, сержусь я на него или же мы расстались друзьями. Но тут нас разделил поток мчавшихся машин. Я пожалел, что не дал ему дашбаш побольше. В конце концов, он и правда не хотел ничего дурного. Большой и нелепый ребенок.
Глава 10
Я застал тетушку одну — она сидела посреди огромной обшарпанной гостиной, загроможденной множеством стульев с зеленой плюшевой обивкой и мраморными каминами. Она не потрудилась убрать пустой чемодан — раскрытый, он лежал перед ней на полу. На щеках у нее я заметил следы слез. Я зажег тусклый свет в лампочках покрытой пылью люстры, и тетушка улыбнулась мне слабой улыбкой.
— Тетя Августа, что-нибудь случилось? — спросил я. Мне пришло в голову, что ее ограбил господин с баками, и я раскаивался, что оставил ее одну с такой крупной суммой денег.
— Все в порядке, Генри, — ответила она каким-то удивительно мягким тремоло. — В итоге я решила открыть счет в Берне. К какой пошлости вынуждают нас прибегать все их правила и инструкции.
Сейчас передо мной была утомленная старая женщина, какой и полагается быть в семьдесят пять лет.
— Вас что-то расстроило?
— Только воспоминания. С этим отелем у меня связано много воспоминаний, очень давних. Ты был тогда еще маленьким…
Меня вдруг охватила горячая нежность к тетушке. Может, именно такое минутное проявление женской слабости и вызывает у нас нежное чувство; я вспомнил, как дрогнули перебирающие кружевное плетение пальцы мисс Кин, когда она заговорила о незнакомой ей Южной Африке, — в тот момент я, как никогда, был близок к тому, чтобы сделать ей предложение.
— Воспоминания о чем, тетя Августа?
— О любви. Генри. Любви очень счастливой, пока она длилась.
— Расскажите мне.
Я был растроган, как бывал иногда растроган в театре при виде стариков, вспоминающих о прожитой жизни. Поблекшая роскошь комнаты казалась мне декорацией к спектаклю в Хеймаркете [96] . На память пришли фотографии с Дорис Кин [97] в «Любовной истории» [98] и с той актрисой в «Вехах» [99] — забыл ее фамилию. Поскольку самому мне вспоминать было почти нечего, я как-то особенно ценил чувства у других.
96
Один из лондонских театров.
97
Известная английская актриса.
98
Пьеса Эдуарда Брусвера Шелдона, современника Дорис Кин.
99
Пьеса Арнольда Беннета (1867–1931), опубликованная в 1919 г.