Избранное
Шрифт:
На прошлом храмовом празднике, когда лучший плясун села Тимоха Погребняк в задорной «барыне» отступился от Вари, Игнатий Иванович окончательно решил ввести ее в свой дом. Его не остановило, что девушка не принесет денег. «У Козлодумовых, — говорил он себе, — капиталов хватит, а с такой снохой и в Питере не стыдно показаться». Желания Вари Игнатий Иванович не спрашивал: он привык, что ему никто не возражал в уезде.
После ухода Дерябиных старик долго сидел за неубранным столом, громко хохоча, представляя себе, какое сделает лицо дурак пристав, получив
От умного и хитрого Игнатия Ивановича не ускользнуло, что Генка оскандалился. Утром, опохмелившись, он кликнул сына и принялся корить:
— Кухаркин кавалер. Кто ж так ухаживает за образованной барышней! Диву даюсь, как это ты еще не посадил Варвару Емельяновну к себе на колени…
В воскресенье Варя ушла с подругами в погореловский лес за ягодами. Едва пестрая стайка девиц скрылась за околицей, как в доме Козлодумовых открылась парадная дверь и из нее павой выплыла Авдотья Федоровна, непременный человек на свадьбах и похоронах. Переступив порог дерябинской избы, перекрестившись на потемневшую икону, она привычно скомандовала:
— Князь, потчуй подобру, несу в твой дом великую радость. Не пройдет и недели, улетит твоя чайка белокрылая в терем из злата и жемчуга…
Вернувшись из леса, Варя застала мать в слезах. Отец сидел на полатях, свесив ноги, и прямо из кувшина жадно пил хлебный квас.
— За старое взялся, колотишь? — Варя кинулась к матери, обняла ее за голову.
— Лучше бы избил, — залилась слезами Надежда Петровна, — а то толкает мою касаточку, мою кровинку в волчий омут. Федоровна все уши прожужжала: свадьбу справляйте, такое счастье привалило! Невдомек, что гнусавый Генка не пара тебе. А что в деньгах купается, так будь они прокляты!
— Свадьба? Моя свадьба? — удивилась Варя. — Я еще не собираюсь замуж.
Емельян Фомич с грохотом поставил кувшин на полати:
— Баста, кто в доме хозяин? Быть тебе, Варвара, Козлодумовой. Ишь, ее в Питер тянет! У чужих господ мыкаться, когда счастье само лезет в руки. Окрутись с Генкой — и первой госпожой станешь в уезде. Пожелай — и на дому будет школа. Игнатий Иванович сказывал, что для тебя никаких денег не пожалеет. Богач, в банке, почитай, тысяч четыреста, а недвижимости и того больше.
— Подавись ты, ирод, вместе с ихним богатством, — заступилась Надежда Петровна за дочь. — Тюрьма, а не дом! Что люди-то скажут: на деньги польстилась!..
Теперь и Варя поняла: сватают! Нет, торгуют ею, как вещью! Отец приказывает. А что хорошего Варя от него видела? Одни попреки. Образование получила живя впроголодь, на пожертвованные гроши. Слава богу, теперь она уже не та девчонка-трусиха, которая больше всего на свете боялась грозы да хмельного отца. Выпрямившись, чуть откинув голову, она сказала:
— Я не крепостная.
— Моя воля!
— Воротит меня от козлодумовского сынка. Так в глаза и скажу.
— Попробуй вякни! — зарычал Емельян Фомич, намереваясь спрыгнуть с полатей.
Варя повернулась к нему, готовая постоять за себя. Емельян Фомич оторопел. Такую
Надежда Петровна кинулась было в сени за тряпкой, Варя ухватила мать за кофточку:
— Сам бил, сам и подотрет.
Емельян Фомич заскрежетал зубами, но в ссору больше не ввязывался. Опасаясь, как бы отец не сорвал злость на матери, Варя отвела ее в горенку, уложила на свою постель и вышла на улицу.
Вечер был тихий. Варя присела на скамейку под своей яблонькой. Однажды, возвращаясь с покоса, она подобрала на проселке упавший с воза, завянувший саженец. Отец на нее тогда прикрикнул, что и своего мусора не обобрать возле избы, а она еще чужой натаскивает. И так щелкнул кнутом, что Варя с перепугу швырнула саженец под забор, и тот случайно попал в пожарную кадку. За ночь саженец ожил, листики посвежели, выбрасывать его было жаль. Варя напротив горенки выкопала ямку и посадила саженец. Теперь с этой яблони каждую осень снимают урожай — наливную антоновку. Варя невольно сравнила свою жизнь с яблонькой. Не встреться на пути Вари добряк инспектор, отец не дал бы ей учиться. И была бы у нее одна дороженька — в батрачки.
После ссоры Варя избегала встреч с отцом. Когда он возвращался домой, она уходила на речку или пережидала на огороде, пока отец угомонится и отправится спать на сеновал. Жалко было мать, иначе ничто не задержало бы ее отъезд в Петербург.
Несколько дней Емельян Фомич отлеживался на печке, ходил в лес за грибами, на речку проверять верши. Игнатий Иванович без него узнал, а может, и сам догадался об отказе Вари. Он отыскал незадачливую сваху, схоронившуюся у знакомых, изломал об нее трость, приговаривая:
— Быть учительше Козлодумовой! Иначе за тридцать верст обходи Кутново. Уважишь — одарю. Варьку в мой дом — и тебе с моего двора любую корову и пяток барашков на разведенье.
Побей Авдотью Федоровну кто-нибудь даже из дворян, показала бы она коготки, а с Игнатием Ивановичем и ей невмоготу тягаться. Всплакнув, поблагодарив за науку, она обещала благодетелю привести строптивую невесту в дом. Благо ее родитель дал согласие…
Вечером на проселке, как дым на пожарище, поднималась пыль — пастухи гнали стадо домой. Ненагулявшаяся скотина норовила сбежать в поле, то и дело щелкали пастушечьи кнуты.
Варя открыла ворота. Чернушка не признавала в ней хозяйку: недовольно промычав, затрусила к речке. Мать рассказывала Варе, что весной, когда волки в молодом осиннике загрызли их Пеструшку, Козлодумов дал им на время дойную корову, только норовистую: чуть прозеваешь, уйдет бродяжить в огороды, а то и в лес.
Варя нарвала в огороде капустных листьев и побежала искать корову. Чернушка уже зашла в речку, жадно припала к воде. Подманивая ее капустой, Варя привела беглянку во двор и накрепко заложила ворота на засов.