Избранное

Оленич-Гнененко Александр

Буруны

Вокруг бесплодная пустыня — Один песок сухой, И с высоты прозрачносиней Палящий льется зной. Куда ни глянешь над буграми (Подъем зыбучий крут) — Гонимые вперед ветрами, Пески, шурша, текут. Они веками, шаг за шагом, Сюда крались, ползли, До капли отнимая влагу У неба и земли. Сжигая зелень и цветенье Дыханием огня, И водоемы и селенья В барханах хороня. Так от Кизляра до Моздока И до Кумы-реки, Как волны, катятся с востока Сыпучие пески. Змеятся гривы над холмами, Крутясь, смерчи метут. Пески недаром бурунами Здесь исстари зовут. Но, где пустынный смерч взметало, Идут казачки в ряд, И черенками краснотала Они бурун крепят. И

чтоб высокий дуб сражаться С песчаной бурей мог, По лункам жолуди ложатся В распаханный песок.

Песчаный овес

Вихрь вздымает здесь барханы, Заметает травы там, Лишь один овес песчаный Не сдается и пескам. Ветер стонет от обиды, И шипит песок змеей, И уже овса не видно: Он засыпан с головой. Толщу осыпи зернистой, Как иглой, овес проткнул И метелкой серебристой Снова весело взмахнул. Мы напор барханов встретим С ним, испытанным во всем, Закрепим пески мы этим Замечательным овсом. Выше самой легкой тучи Эскадрильи пронеслись, — И десант семян летучих В бурунах посеял жизнь. Покоренная пустыня Будет пастбищем цвести, И сухим пескам отныне Наших нив не замести!

Возвращение воды

Сотни лет здесь странствовало горе, Шелестели мертвые пески. А теперь, синея, плещет море В древнем устье высохшей реки. Не смерчи, а влажные туманы Небо занавесили в жару. Белые, как пена, пеликаны На волну садятся поутру. И вода, с журчаньем, по каналам Вдаль течет, расцвет земле суля, Та вода, которой век не знала Солнцем прокаленная земля. Новозданные струятся реки По просторам рисовых полей, Наполняя их квадраты-чеки Влагою прохладною своей. И столбы шагают от плотины, Смел и быстр размах больших шагов: То же море, двигая турбины, Силу даст для электроплугов. Высока колхозная пшеница, И шумят колхозные сады. Празднует прикумская станица Возвращение живой воды.

Отступление дебрей

Там, где тлели пни сырые, Где и птицы гнезд не вьют, Собирала малярия Жатву смертную свою. И казалось, что болото Землю скрыло навсегда, И его немые воды Не стекали никуда. Но пришел к болотам черным Смелый сердцем человек. Он, могучий и упорный, Вырыл русла новых рек. В топи выдвинул заставы, Проложив за гатью гать, И болото он заставил Сушу пленную отдать. А потом все выше, выше Поднимался в горы он, Дикий лес впервые слышал Топора победный звон. День и ночь гремя железом, На кирку сменив топор, Он террасами изрезал Склоны всех соседних гор. И в былых глухих трясинах, Стывших мертвою водой, Сыплют девушки в корзины Чай аджарский молодой. И не счесть на горных склонах Желто-пламенных плодов Апельсиновых, лимонных, Мандариновых садов.

Бамбуковый лес

Посадили отводок в почву, И, раскинувши сеть корней, Жадно рос он и днем и ночью — Двадцать метров за сорок дней. Полированною колонной Желтый ствол в синеву взнесен. Узких листьев сухая крона На верхушке раскрыла зонт. Не один, а сплошною чащей В наступление шел тростник. Так над горной рекой гремящей Удивительный лес возник. И в полуденный зной прохладно Под навесом его везде. Только солнца скупые пятна Брызнут золотом там и здесь. С виду мертв он, но жизни шорох Слышат сонные тростники: Тут уже расселились в норах Осторожные барсуки. И шакалы узнали ходы В странный лес, что разросся вдруг, Для засады и для охоты Словно создан густой бамбук. Лишь над лесом, светясь опалом, В небе выплывет лунный диск, Поднимают во тьме шакалы Детский плач и протяжный визг. Но охотничьи их угодья Беспокойны бывают днем: Из совхоза сюда приходят Лесорубы за тростником. Ударяет топор со звоном, И пилы раздается свист, И трепещет листва на кронах, И стволы оседают вниз. Их увозят тропой колесной, Хоть уклон каменист и крут, А потом в мастерских совхоза Парят их, и прямят, и гнут. Ни вершка не идет в потери — Каждый ствол для работы гож. Те,

что тоньше, кладут, размерив, Под зубчатый и круглый нож. Будто искры, опилки брызжут Из-под лезвий со всех сторон, И коленчатых палок лыжных Мчится к северу эшелон.

Эвкалипты

Там, где мертво молчащие Топи гибель таят, Молодые дрожащие Эвкалипты стоят. Над болотной трясиною Посадил их колхоз. Корень, всосанный тиною, К твердой почве пророс. В воду смотрятся светлые Эвкалиптов стволы, И струится от веток их Легкий запах смолы. Ветер, с моря чуть дующий, Их дыханье несет Над туманом, ночующим В кочках черных болот. Пусть пока невысокие Эвкалипты стоят, Но трясину глубокую, Возмужав, победят.

Мандарины

И неба синь и синь морской воды… Тяжелая волна устала колыхаться. Горячей желтизной округлые плоды Сверкают сквозь листву и нежно золотятся. Огнями теплыми сады горят, Как тысячами солнц осыпанные щедро, И горьковато-сладкий аромат Разносится в садах в дыханье слабом ветра. Не солнце ли само на землю сведено, Чтоб запахом здесь стать и спелыми плодами? И гонит сок корней и золотит оно Веселые сады, что выращены нами.

Лимоны

Деревьев невысоких кроны Шумят, кудрявые, густые. В листве их искрятся лимоны, Как капли солнца золотые. Лимона ветки — все в иголках Они уколами встречают. Но, соревнуясь, комсомолки Колючих игл не замечают. С веселой песнею Натела Ведет подружек за собою. Она лимон янтарный, спелый Берет уверенной рукою. Она работает и шутит, Блистая лезвиями ножниц, И пятьдесят плодов в минуту С ветвей срезает осторожно. И лезвия звенят, сверкая, И легкий ветер гладит листья, И наполняются до края Корзины золотом душистым.

Чудесные кусты

Промчится шорох быстрый И лист листу шепнет. На ветке яркой искрой Прозолотится плод. За ним другой и третий — Как будто елка здесь — Сверкают в теплом свете, И сад сверкает весь. Пройдет садовник важно, Проверит ровный ряд, Осмотрит двухэтажный Необычайный сад. Тут на кустах чудесных, Куда ты взгляд ни брось, Живут два друга тесных, Но жизнь проводят врозь. В двух ярусах вершины, По разный этажам: На этом — апельсины, А мандарины — там. У одного на крыше Веселое житье Другой к земле поближе Завел жилье свое. И выкрашена крона В два цвета: лист у ней Вверху — светлозеленый, Внизу — листва темней. На вкус друзья различны, Различье и в ином: Один еще коричнев, Другой горит огнем. Промчится шорох быстрый, И лист листу шепнет. Н а ветке яркой искрой Прозолотится плод.

Трифолиата

Он юн всегда, приморский сад Холодною зимой Деревья листьями шумят, Все в зелени живой. Среди деревьев этих есть Лишь деревцо одно, Как будто бы чужое здесь, — Совсем обнажено. Ему цветущею весной, Под соловьиный свист, Оденет ветки молодой, Тройной узорный лист. С времен далеких оттого — Таков ученых суд — Трифолиатою его, Трилистником зовут. А в осень щедрые плоды Появятся на нем: Как мандарин, круглы, желты, Горят они огнем. Они приковывают взгляд, Но горше нет плодов! Зачем же люди их растят В тени своих садов? У деревца в колючках ствол, Невысоко оно. Все ж садовод его нашел И полюбил давно. За цвет, за плод, узор листа — Другим в садах почет. Но в нем иная красота К себе людей влечет. Прекрасна сила деревца! Ее ты хочешь знать? Возьми трилистник как отца, Лимон возьми как мать. Привей к трилистнику лимон, Врежь черенок — привой. К корням отца приросши, он С морозом вступит в бой. И, смотришь, деревцо-гибрид — Вот смысл твоих трудов! — Зеленокудрое стоит Зимой среди снегов. Отец ему дал силу жить В снега и холода, А мать — отрадой людям быть И зеленеть всегда.