Избранное

Прутков Козьма Петрович

Кайботт Г. Портрет Генри Кордьера

Безвыходное положение

г. Аполлону Григорьеву, по поводу статей его в «Москвитянине» 1850-х годов [57]

Толпой огромною стеснилися в мой умРазнообразные, удачные сюжеты,С завязкой сложною, с анализом душиИ с патетичною, загадочной развязкой.Я

думал в «мировой поэме» их развить,В большом, посредственном иль в маленьком масштабе.И уж составил план. И, к миросозерцаньюВысокому свой ум стараясь приучить,Без задней мысли, я к простому пониманьюОбыденных основ стремился всей душой.Но, верный новому в словесности ученью,Другим последуя, я навсегда отверг:И личности протест, и разочарованье,Теперь дешевое, и модный наш дендизм,И без основ борьбу, страданья без исхода,И антипатии болезненной причуды!А чтоб не впасть в абсурд, изнал экстравагантность…Очистив главную творения идеюОт ей несвойственных и пошлых положений,Уж разменявшихся на мелочь в наше время,Я отстранил и фальшь и даже форсировкуИ долго изучал без устали, с упорствомСвое, в изгибах разных, внутреннее «Я».Затем, в канву из бравши фабулу простую,Я взгляд установил, чтоб мертвой копировкойЯвлений жизненных действительности грустнойНаносный не внести в поэму элемент.И, технике пустой не слишком предаваясь,Я тщился разъяснить творения процессИ «слово новое» сказать в своем созданье!..С задатком опытной практичности житейской,С запасом творческих и правильных начал,С избытком сил души и выстраданных чувств,На данные свои взирая объективно,Задумал типы я и идеал создал;Изгнал все частное и индивидуальность;И очертил свой путь, и лица обобщил;И прямо, кажется, к предмету я отнесся;И, поэтичнее его развить хотев,Характеры свои зараней обусловил;Но разложенья вдруг нечаянный моментНастиг мой славный план, и я вотще стараюсьХоть точку в сей беде исходную найти!

57

В этом стихотворном письме К. Прутков отдает добросовестный отчет в безуспешности приложения теории литературного творчества, настойчиво проповеданной г. Аполлоном Григорьевым в «Москвитянине».

Блестки во тьме

Над плакучей ивойУтренняя зорька.А в душе тоскливо,И во рту так горько.Дворик постоялыйНа большой дороге…А в душе усталойТайные тревоги.На озимом полеПсовая охота…А на сердце болиБольше отчего-то.В синеве небеснойПятнышка не видно…Почему

ж мне тесно?Отчего ж мне стыдно?Вот я снова дома:Убрано роскошно…А в груди истомаИ как будто тошно!Свадебные брашна,Шутка-прибаутка…Отчего ж мне страшно?Почему ж мне жутко?

В альбом N. N.

Желанья вашего всегда покорный раб,Из книги дней моих я вырву полстраницыИ в ваш альбом вклею… Вы знаете, я слабПред волей женщины, тем более девицы.Вклею!.. Но вижу я, уж вас объемлет страх!Змеей тоски моей пришлось мне поделиться;Не целая змея теперь во мне, но – ах! —Зато по ползмеи в обоих шевелится.

Дойен Г. Молодая женщина с красным покрывалом

В альбом красивой чужестранке

Написано в Москве

Вокруг тебя очарованье.Ты бесподобна. Ты мила.Ты силой чудной обаяньяК себе поэта привлекла.Но он любить тебя не может:Ты родилась в чужом краю,И он охулки не положит,Любя тебя, на честь свою.

Возвращение из Кронштадта

Еду я на пароходе,Пароходе винтовом;Тихо, тихо все в природе,Тихо, тихо все кругом.И, поверхность разрезаяТемно-синей массы вод,Мерно крыльями махая,Быстро мчится пароход,Солнце знойно, солнце ярко;Море смирно, море спит;Пар, густою черной аркой,К небу чистому бежит…На носу опять стою я,И стою я, как утес,Песни солнцу в честь пою я,И пою я не без слез!С крыльев {1} влага золотаяЛьется шумно, как каскад,Брызги, в воду упадая,Образуют водопад, —И кладут подчас далекоМного по морю следовИ премного и премногоСтруек, змеек и кругов.Ах! не так ли в этой жизни,В этой юдоли забот,В этом море, в этой призмеНаших суетных хлопот,Мы – питомцы вдохновенья —Мещем в свет свой громкий стих

1

Необразованному читателю родительски объясню, что крыльями называются в пароходе лопасти колеса или двигательного винта.

Конец ознакомительного фрагмента.