Избранное
Шрифт:
— Опаздываем, — сказал Годфри. — Ты, Чармиан, сиди смирно, не торопись, пока мы высадим Летти.
Миссис Петтигру взяла даму Летти под руку, а Генри Мортимер придерживал дверцу. Летти выдернула руку из подхвата миссис Петтигру и обронила сумочку, содержимое которой рассыпалось по тротуару. Пассажиры такси кинулись спасать принадлежности Летти, а сама она плюхнулась обратно на заднее сиденье.
Юная Гвен, привезенная в качестве свидетельницы, стояла у калитки и хохотала во все горло.
Миссис Мортимер просеменила по тропочке и подергала Гвен.
— А ну-ка, сударыня, — сказала она, —
Гвен чрезвычайно удивилась, но с места не стронулась.
— Иди помоги своей тетке подобрать, что у нее выпало, — сказала миссис Мортимер.
Дама Летти, опасаясь потерять горничную, крикнула с заднего сиденья:
— Я не тетка ей, миссис Мортимер. Гвен, не волнуйтесь.
Миссис Мортимер, обычно женщина тихая, взяла Гвен за плечи и подтолкнула ее туда, где старики и старухи копошились над рассыпанной сумочкой.
— Пусть девочка подберет, — сказала она.
Большей частью все уже было подобрано, только Алек Уорнер под руководством Генри Мортимера выуживал зонтиком из-под машины футляр от очков дамы Летти, и тут наконец Гвен слегка опомнилась и сказала миссис Мортимер:
— Чего это вы тут раскомандовались?
— Гвен, не волнуйтесь, все в порядке! — крикнула дама Летти из машины.
Тут уж миссис Мортимер сдержалась, хотя ей и было что сказать Гвен. К тому же ее озадачило это странное зрелище: столько немощных, разволнованных стариков, насилу-то они добрались до места. Где их дети? — думала она, или, там, племянницы, племянники? Почему они вот так брошены на произвол судьбы?
Она оттеснила Гвен и сунулась в машину — помочь даме Летти. У другой дверцы Генри Мортимер принимал Чармиан. Только бы он не перенапрягся, думала миссис Мортимер, поддерживая даму Летти, и сказала ей: «Вы нам привезли дивную весеннюю погоду». Когда наконец даму Летти установили на тротуар, миссис Мортимер подняла глаза и увидела, что Алек Уорнер пристально смотрит на нее. И подумала: нет, недаром этот человек так меня изучает.
Чармиан семенила по тропке, весело повиснув на руке Генри Мортимера. Он рассказывал ей, что вот как раз прочел заново ее роман «Врата Гранделлы», только что переизданный.
— А я, — сказала Чармиан, — лет пятьдесят с лишком его не перечитывала.
— Очень воспроизводит эпоху, — сказал Мортимер. — Все прямо как живое. Ради бога, перечтите.
Чармиан кокетливо покосилась на него — молодые репортеры считали, что это у нее выходит восхитительно, — и сказала:
— Ах, Генри, вы тогда еще были совсем молоды, ну где же вам помнить.
— Ничего подобного, — сказал он, — я тогда уже был констеблем. А у констеблей память знаете какая.
— Очаровательный у вас дом, — сказала Чармиан и заметила, что Годфри уже поджидает их в прихожей с самым кислым видом, какой у него бывал всегда, если на нее обращали особое внимание.
Собеседование пока не начиналось. Эммелина Мортимер тихонько осведомилась у приезжих дам, не хотят ли они пройти наверх, а если кому-нибудь трудно, то можно и внизу, через кухню направо.
— Чармиан, — громко сказала миссис Петтигру, — вам ведь, наверно, надо. Пойдемте, я вас свожу.
Генри Мортимер пристраивал на вешалке пальто и шляпы и, объяснив мужчинам, куда наверх,
Годфри, войдя, вопросительно огляделся.
— Это мы здесь будем? — сказал он.
К чаю не накрыто, подумал Алек Уорнер. Он, видимо, опасается остаться без чая.
— Да, по-моему, здесь удобнее всего, — сказал Генри, как бы советуясь с ним. — Чем плохо? Посидим, поговорим, потом и чаю выпьем.
— A-a, — сказал Годфри. Алек Уорнер мысленно поздравил себя.
Наконец они расселись за столом, трое незнакомцев были представлены: мисс Лоттинвиль и мистер Джек Роуз с супругой. Миссис Мортимер удалилась, тщательно прикрыв за собой дверь: пора, мол, за дело. Солнце мягко озаряло стол и людей за столом, высвечивая пылинки в воздухе и на темных тканях, морщинистые лица, старческие руки и густо накрашенную Гвен.
Чармиан, с почетом воцарившаяся на самом удобном кресле, подала голос первая.
— Какая прелестная комната, — сказала она.
— Только уж очень здесь солнечно во второй половине дня, — сказал Генри. — Никому солнце не мешает? Чармиан — еще подушку?
Трое незнакомцев неловко переглянулись — они ведь все-таки были здесь люди новые, не то что прочие, известные хозяину и друг другу лет сорок, если не все пятьдесят.
Годфри подергал рукой, высвобождая ее из стеснительного рукава, и сказал:
— Должен заметить, Мортимер, что это телефонное хулиганье, уж как хотите, но чересчур…
— У меня имеются ваши показания, Колстон, — прервал его Генри Мортимер, раскрывая папку. — Предлагается так: я вам все это зачитаю, а вы, если что, дополните. Возражений нет?
Возражений как будто никто не имел.
Гвен глядела в окошко, Джанет Джопабоком возилась со своим мудреным слуховым аппаратом на батарейках. Миссис Петтигру облокотилась на стол, подперла рукой подбородок и замерла. Чармиан в своей новой синей шляпке, личико сердечком, была сама безмятежность. Алек Уорнер исподтишка разглядывал незнакомцев — сначала миссис Роуз, потом мистера, а уж затем и мисс Лоттинвиль. У миссис Роуз брови были раз и навсегда вздернуты в знак покорности судьбе и лоб изборожден глубокими морщинами. Мистер Роуз держал голову набок; он был неимоверно широк в плечах, брыляст, и обвислые щеки, нос и вялый двойной подбородок казались повторением одной и той же кривизны. Супругам было обоим под восемьдесят, если не больше. Мисс Лоттинвиль была маленькая, сухонькая и сердитая с виду. Левый угол ее рта и правый глаз то и дело одновременно подергивались.
Генри Мортимер читал не слишком официальным, однако жестким голосом.
«…утром, в начале двенадцатого… все три раза… Судя по голосу, простой человек с улицы. Тон угрожающий. Сказано было во всех трех случаях…»
«…во всякое время дня… впервые — двенадцатого марта. Сказано было… Тон сугубо деловитый… По голосу хулиганистый юнец…»
«…утром, с самого утра… каждую неделю с конца прошлого августа. Образованный мужчина средних лет… тон чрезвычайно зловещий…»