Избранное
Шрифт:
грязнуля, высунулся... Не смей ни подходить к нему, ни вопросы
задавать!" Ушел уже, было, Рау из типографии, но воротился:
"Ослушаешься - прогоню! На твое место всякий прибежит - и кликать не
надо, только дверь в типографию открой!"
После такого внушения Макс понял, что ему с собой не совладать:
"Тайна должна быть раскрыта - иначе он не мужчина, а дрек!" Но на
хозяина обиделся: "Грязнулей обозвал... А он, Макс, рабочий человек на
работе,
светлых одеждах станет на черта похож!"
Правду сказать, в этот злосчастный день Макс и вовсе не умывался.
Проспал, пора бежать в типографию - а как же голуби? Кто их выпустит
из голубятни, посвистит, с крыши махалкой помашет? Того не понимают,
что голубю летать надо, иначе зажиреет. А у него, Макса Пуршвица,
стайка породистая. Один турман чего стоит: сам белый, а глазки
красненькие, мохноногий, на голове султанчик. А в лете - залюбуешься!
Возьмет высоту - и давай играть: то нырнет, то перекувырнется, то
будто нос срежет Максу... Весельчак, каких и среди людей поискать. В
городе на ярмарке у ребят выменял, троих за одного отдал...
Был вечер. Голуби сидели, воркуя, кто на плечах и на голове у
Макса, кто на крыше дома, а сам он делал приборку в голубятне:
вычистил помещение, переменил птицам воду, насыпал в кормушку гороху и
задумался... Господин Рау обещал про голубей в Турнцейтунг напечатать
– а тут: "Выгоню!" Эх, жизнь, и кто тебя, сиротскую, выдумал...
Загрустил мальчуган, но ненадолго. Во дворе появился еще один
иностранец, - это был Иосиф Блюменфельд. У Макса пугливо сердце
екнуло: почуял - тайна близится к развязке... Но в чем она? Только бы
не прозевать!..
Новый человек пришел в типографию, наклонился над наборной
кассой, поковырялся в литерах и заворчал, чем-то недовольный.
Макса такое пренебрежение к типографии задело.
– Gutes din!
– сказал он с вызовом.
Пришедший повернулся к нему - а на лице беспомощная улыбка. Не
понял иностранец немецких слов. Потом ткнул себя пальцем в грудь:
– Вернер... Ихь бин Вернер!
На том и разошлись.
Однажды Максу не спалось. Вертелся под периной, вертелся, - но
холодно, декабрь, не согреться. Встал, оделся. Еще рано, типография
закрыта - и все-таки его потянуло к типографии... Глядит - а Вернер со
двора зашагал. Макс крадучись устремился за ним.
x x x
На одной из центральных улиц Лейпцига появился старьевщик. Он
катил перед собой тележку
какие выбрасывают из кухонь на помойку, и рваная, выношенная обувь,
тоже сваленная в кучу. Шагал старьевщик с трудом. В этом сгорбленном
старике трудно было бы узнать щеголеватого Иосифа Блюменфельда.
Вместе с ним, помогая толкать тележку, столь же понуро брел
мальчуган-оборвыш, ясно кто - Макс Пуршвиц. На этот раз он измазал
лицо в свое удовольствие. За спиной на лямках у него был мешок, из
которого торчала такая же выброшенная обувь.
Туманное декабрьское утро прояснилось. На улице появились
прохожие и заспешили по своим делам. Некоторые брезгливо косились на
тележку с отбросами. Но куда деваться старьевщику? Уже катят экипажи,
того и гляди - попадешь под копыта лошадей. И человек невольно жался к
тротуару... Вдруг - полицейский. С бранью преградил дорогу
старьевщику.
– Щуцман... - обомлев, простонал мальчуган и кинулся в сторону -
ведь в заплечном мешке у него не просто рваная обувь: в негодных
ботинках по узелку русского шрифта. Охваченный ужасом, он мог бы
наделать глупостей и лишиться драгоценной ноши... Но тут над головой
прогремело: "Прочь с дороги!" - и парня полоснули кнутом. Ахнув от
боли, Макс схватился за окровавленную щеку и пришел в себя.
Видит: шуцман требует поднять тряпичное покрывало на тележке и
Вернер - делать нечего - подчиняется. А сам мычит, прикинувшись немым
(опасается обнаружить плохой немецкий), мычит и машет Пуршвицу - зовет
на помощь. А мальчишка словно и не слышит. Затаясь, глядит на руку
шуцмана. В ней жезл. Вот тычет жезлом в груду костей. Это не страшно -
кости насыпаны для виду. Разворошил кости... А рядом рваные ботинки.
Только бы не тронул - они тяжелые, заподозрит неладное. А в каждом
шрифт...
Макс почувствовал - нечем дышать. Жадно втянул воздух... Так и
есть - жезл приближается к ботинкам...
– Господин шуцман! - в отчаянии закричал мальчуган. - Они
вонючие, из помойки!
Полицейский от внезапного крика вздрогнул. Отдернул руку с жезлом
и принялся ругать мальчугана.
Макс - в слезы... Конечно, Вернеру не следовало останавливаться.
А если уж задержан - тут же сказать условленное: мол, извините,
заблудились, нам на клееварочный завод! И никакому шуцману не пришло
бы в голову ковыряться в отбросах - прогнал бы мусорщиков с
центральных улиц, и только... Но оба оплошали: Вернер некстати