Избранное

Григорьев Николай Федорович

несчастным меня, чиновника, сделали большевики!

Ржаво проскрипела врезанная в полотно ворот калитка - и Домокуров

с матросом очутились в слепящей темноте.

Застойный воздух. Пыль с древесным запахом - признак усердной и

вольготной работы жука-точильщика.

Но вот в непроглядном мраке Сергей уловил какое-то мерцание.

Вгляделся - и перед ним стали вырисовываться старинные экипажи с

жирной, густой позолотой. Целые дома на колесах.

Домокуров и моряк пробирались где в рост, где ползком, обшаривая

пол, стены, не оставляя без внимания ни одного экипажа, в каждом

подозревая замаскированный броневик.

Напоследок остановились перед каретой-двуколкой. На черной

лакированной поверхности ее еще переливался зеркальный блеск. А в боку

– дыра с вывороченной белесой щепой...

В неумолчной воркотне смотрителя зазвучали скорбные ноты. Это

была карета Александра Второго. Народоволец Игнатий Гриневицкий в 1881

году метнул в нее бомбу и казнил царя. Ценою собственной жизни.

Но вот кладбище экипажей позади...

– Ну? - ядовито спросил Домокуров. - Что скажешь теперь, моряк?

Куда же девался броневик?

– А ты петухом не наскакивай, - сказал матрос. - Я ведь не

утверждал, что он именно здесь, в достоверности. А догадку проверить

не мешало. Иль не так?

Расстались невесело.

x x x

Возвратился Домокуров в музей. В зале, как всегда, посетители.

Глядит - у одного из них тетрадь в твердых корочках. "Забыл убрать", -

подосадовал он на себя. В эту тетрадь он записывал беседы с ветеранами

революции и различные факты из революционного прошлого Петрограда и

страны. Все это он старался использовать в экспозициях.

Но тетрадь сама по себе еще не экспозиция, и Домокуров,

извинившись перед любознательным посетителем, который перелистывал

тетрадь, представился: "Сотрудник музея" и протянул руку за тетрадью.

Но посетитель руку отстранил, повернулся на голос - и Домокуров

оказался перед крупным плечистым человеком. При взгляде на него Сергей

невольно подумал: "Видать, не вывелись еще Ильи Муромцы, рождаются и

нынче".

Богатырь, добродушно улыбнувшись, отдал тетрадь:

– Не дочитал я, тут про наш "Красный треугольник", может,

расскажешь.

Присели. Богатыря заинтересовало прогремевшее на весь Питер

событие перед революцией. Сам он на заводе только с двадцатого.

Сейчас в подвалах "Красного треугольника" хранятся запасы сырья,

а тогда...

Ослизлый каменный пол, лежат как попало на

соломе женщины.

Некоторые из них еще стонут и корчатся. Толпятся родственники, кладут

пятаки в провалы глаз и накрывают лица мертвых платками. Крики, плач,

бессвязные причитания...

Но вот какой-то человек со строгим лицом коротко взмахивает

руками. Еще раз взмахивает - это приказ, требование... Он затягивает

молитву, и вот уже люди крестятся и нестройно поют хором: "Да будет

воля твоя, да приидет царствие твое..." Но и в словах смирения перед

богом звенят ноты отчаяния и протеста.

Строгий человек, не переставая коротко взмахивать руками, будто

ловил мух, кивком головы показал на оттопыренный карман своего пальто.

Его сразу поняли, потянули из кармана тоненькие желтые свечки,

оставляя взамен медяки и серебрушки.

По всему подвалу замерцали пугливые, шарахающиеся от сквозняков

огоньки. Но песнопение стало стройнее, крепче.

На полу возле бившейся в бреду матери сидел мальчишка. Красивые

черные глаза, про которые она, бывало, смеясь, говорила сыну: "Это

цыганские звезды", как-то странно оборачиваются белками. Это непонятно

и страшно. Он дергает ее за распустившиеся волосы, а мать не слышит,

даже не узнает его. И вдруг какая-то сила ударяет его в самое сердце,

и с распростертыми руками он падает на тело матери, зарывается головой

в черную гущу волос, и мерещится мальчонке, что это уже не волосы

матери, а сомкнувшаяся над его маленькой жизнью беспросветная ночь...

– Вот ужасти... - вздохнул посетитель. - А как ты узнал про то,

что в подвале?

– Да я же и есть тот мальчишка... - с трудом выговорил Сергей -

не узнал своего голоса. Поспешил прочь.

Завод тогда принадлежал капиталистам и назывался "Товарищество

российско-американской резиновой мануфактуры "Треугольник"". А для

капиталистов - только бы прибыль. И пустили в цехах по столам для

клейки галош неочищенный бензин: он ядовит, но зато подешевле.

Начались обмороки, но администрация жалоб не приняла. Так отравилось

около ста галошниц, большинство из них умерло.

Это произошло в 1915 году.

Сироту подобрали и определили в приют. Потом детский дом с

советским флагом на фасаде, школа. А там рабфак и университет.

О своих неудачах в поисках броневика Домокуров помалкивал, но

сколько же можно таиться? То и дело пропадал с работы - нарвался уже

на замечание заведующего музеем товарища Чугунова. Сергей уважал