Избранное
Шрифт:
– Бог мой, - отозвалась она на лукавый вопрос мужа, и в красивых
ярких глазах ее блеснули искорки смеха, - ну конечно же в тебе полно
обломовщины! - И прищурилась для строгости, и уже всерьез его
пожурила: - Чуть в ботинках не уехал - это в октябре-то, в ненастье!
Для чего же мы заказывали сапоги?
Илья Николаевич, приспосабливаясь к обнове, переступил с ноги на
ногу: на нем были козловые сапоги со скрипом.
Отъезжающему были поданы на руки
трехгодовалый Саша, который, увидев отца в непривычном одеянии,
встревожился и принялся плакать.
Прощаясь с детьми, Илья Николаевич замер, потрясенный глубиной
охватившего его чувства. А когда разомкнул объятия, у обоих малышей в
ручонках оказалось по волоску из его бороды.
– Сувениры! - воскликнул счастливый отец. - Они уже берут
сувениры!
Наконец и супруги сделали шаг друг к другу. Мария Александровна
положила руки мужу на плечи, затаив волнение, сказала: "Береги себя!"
А он бережно снял их и принялся целовать...
Распрощавшись с семьей, Илья Николаевич долго и громогласно
прокашливался, стремясь привести в равновесие вышедшие из-под контроля
чувства. После этого сразу, с некоторой даже поспешностью залез в
тарантас и скрылся под кожаным верхом.
Тронулись. Илья Николаевич зарылся с ногами в солому и сено, с
удовольствием вдохнул крепкий запашок дегтя от свежеподмазанных колес,
и мысли его, а следом и чувства понеслись, обгоняя тройку, вперед и
вперед на сельские просторы.
А тарантас стоял. Задержались у заставы. В пределах губернского
города ямщики были обязаны заглушать колокольцы. Но вот пута снята - и
дорожный медный жаворонок обретает голосок.
Ямщик похлопал коренника по шелковистой шее, поправил шлейки на
пристяжных и сел в тарантас.
Илья Николаевич с интересом разглядывал его. Это был рослый
красавец с рыжей бородой. Сам от природы некрупный, Илья Николаевич
ценил в людях стать, силу, здоровье. А этот, что называется, кровь с
молоком! И как ловко все сидит на нем: и темно-зеленый форменного
сукна азям, подпоясанный красным кушаком, и черный картуз с медным
гербом почтового ведомства над лакированным козырьком, и форменные
шаровары, и сапоги...
Лошади дружно взяли. Колоколец под дугой завел свой звонкий
говорок.
Сразу словно и день посветлел. Перед глазами распахнулись
просторы полей, лесов. В этот ранний час еще лежали туманы, и, как
островки среди молочного моря, тут и там виднелись вскарабкавшиеся на
возвышенности села и деревни.
Завидев катящего на тройке чиновника, на обочине дороги оторопело
остановился
лаптей, в руке палка: видно, дальняя у него дорога... Лишь на
мгновение мужик и чиновник встретились глазами, но Илья Николаевич
успел заметить, что в выражении его лица раболепие и страх - ничего
больше.
Прохожий стремительно поклонился, словно готов был сбросить с
себя не только шапчонку, но и голову вместе с нею. Илья Николаевич в
ответ приветливо снял фуражку, чем вызвал крайнее неодобрение ямщика.
– Всякой шушере да кланяться, - заворчал он. - Мало ли их
шатается нынче... Себя не соблюдаете, господин.
– Но почему же? - сказал Илья Николаевич и с досадой на себя
почувствовал, что краснеет.
– Ответить на поклон - долг вежливости...
Ямщик не успокоился, но в дальнейшие объяснения входить не
пожелал. Сказал веско:
– Мы пошта, сударь. Казенная. В подорожной-то у вас что сказано:
"По указу его величества государя императора" едем. Понимать надо...
Нн-но, баловаться! - И ямщик раскрутил над головой кнут, который
просвистел не только над лошадьми, но и над седоком.
Илья Николаевич задумался, и горькая усмешка опечалила его лицо.
"Два крестьянина, - размышлял он, - два человека из податного, или,
как прежде говаривали, подлого сословия. Оба тянут в жизни
подневольную лямку... Казалось бы, возьмитесь за лямку сообща - легче
будет! А что на деле? Полный между людьми разлад. Этот, на облучке,
набрался презрения к бедняку, да какого злобного презрения! А у того
лишь скотский страх, ни малейшего человеческого достоинства... О, как
необходимо народу просвещение! - мысленно воскликнул Илья Николаевич.
– В этом убеждаешься снова и снова!"
Он усмехнулся наставлению ямщика о подорожной. Документ этот
действительно выдается от имени царствующего монарха и скрепляется
подписью губернатора, в канцелярию которого, облачившись в вицмундир,
коллежский асессор Ульянов и явился перед отъездом.
Канцелярская процедура оказалась затяжной, но чиновник особых
поручений при губернаторе, бойкий и любезный молодой человек, не дал
господину инспектору соскучиться. Он говорил, и из его слов, в
особенности из изящных манер, должно было сделать заключение, что
Симбирск - отнюдь не захудалая провинция, какой рисуют его господа
писатели, и что господин Ульянов, прибывший из такого крупного города,
как Нижний Новгород, найдет и здесь, в Симбирске, пищу для ума и