Избранное

Григорьев Николай Федорович

– Бог мой, - отозвалась она на лукавый вопрос мужа, и в красивых

ярких глазах ее блеснули искорки смеха, - ну конечно же в тебе полно

обломовщины! - И прищурилась для строгости, и уже всерьез его

пожурила: - Чуть в ботинках не уехал - это в октябре-то, в ненастье!

Для чего же мы заказывали сапоги?

Илья Николаевич, приспосабливаясь к обнове, переступил с ноги на

ногу: на нем были козловые сапоги со скрипом.

Отъезжающему были поданы на руки

пятилетняя Анечка и

трехгодовалый Саша, который, увидев отца в непривычном одеянии,

встревожился и принялся плакать.

Прощаясь с детьми, Илья Николаевич замер, потрясенный глубиной

охватившего его чувства. А когда разомкнул объятия, у обоих малышей в

ручонках оказалось по волоску из его бороды.

– Сувениры! - воскликнул счастливый отец. - Они уже берут

сувениры!

Наконец и супруги сделали шаг друг к другу. Мария Александровна

положила руки мужу на плечи, затаив волнение, сказала: "Береги себя!"

А он бережно снял их и принялся целовать...

Распрощавшись с семьей, Илья Николаевич долго и громогласно

прокашливался, стремясь привести в равновесие вышедшие из-под контроля

чувства. После этого сразу, с некоторой даже поспешностью залез в

тарантас и скрылся под кожаным верхом.

Тронулись. Илья Николаевич зарылся с ногами в солому и сено, с

удовольствием вдохнул крепкий запашок дегтя от свежеподмазанных колес,

и мысли его, а следом и чувства понеслись, обгоняя тройку, вперед и

вперед на сельские просторы.

А тарантас стоял. Задержались у заставы. В пределах губернского

города ямщики были обязаны заглушать колокольцы. Но вот пута снята - и

дорожный медный жаворонок обретает голосок.

Ямщик похлопал коренника по шелковистой шее, поправил шлейки на

пристяжных и сел в тарантас.

Илья Николаевич с интересом разглядывал его. Это был рослый

красавец с рыжей бородой. Сам от природы некрупный, Илья Николаевич

ценил в людях стать, силу, здоровье. А этот, что называется, кровь с

молоком! И как ловко все сидит на нем: и темно-зеленый форменного

сукна азям, подпоясанный красным кушаком, и черный картуз с медным

гербом почтового ведомства над лакированным козырьком, и форменные

шаровары, и сапоги...

Лошади дружно взяли. Колоколец под дугой завел свой звонкий

говорок.

Сразу словно и день посветлел. Перед глазами распахнулись

просторы полей, лесов. В этот ранний час еще лежали туманы, и, как

островки среди молочного моря, тут и там виднелись вскарабкавшиеся на

возвышенности села и деревни.

Завидев катящего на тройке чиновника, на обочине дороги оторопело

остановился

прохожий. К тощей котомке приторочена пара запасных

лаптей, в руке палка: видно, дальняя у него дорога... Лишь на

мгновение мужик и чиновник встретились глазами, но Илья Николаевич

успел заметить, что в выражении его лица раболепие и страх - ничего

больше.

Прохожий стремительно поклонился, словно готов был сбросить с

себя не только шапчонку, но и голову вместе с нею. Илья Николаевич в

ответ приветливо снял фуражку, чем вызвал крайнее неодобрение ямщика.

– Всякой шушере да кланяться, - заворчал он. - Мало ли их

шатается нынче... Себя не соблюдаете, господин.

– Но почему же? - сказал Илья Николаевич и с досадой на себя

почувствовал, что краснеет.
– Ответить на поклон - долг вежливости...

Ямщик не успокоился, но в дальнейшие объяснения входить не

пожелал. Сказал веско:

– Мы пошта, сударь. Казенная. В подорожной-то у вас что сказано:

"По указу его величества государя императора" едем. Понимать надо...

Нн-но, баловаться! - И ямщик раскрутил над головой кнут, который

просвистел не только над лошадьми, но и над седоком.

Илья Николаевич задумался, и горькая усмешка опечалила его лицо.

"Два крестьянина, - размышлял он, - два человека из податного, или,

как прежде говаривали, подлого сословия. Оба тянут в жизни

подневольную лямку... Казалось бы, возьмитесь за лямку сообща - легче

будет! А что на деле? Полный между людьми разлад. Этот, на облучке,

набрался презрения к бедняку, да какого злобного презрения! А у того

лишь скотский страх, ни малейшего человеческого достоинства... О, как

необходимо народу просвещение! - мысленно воскликнул Илья Николаевич.

– В этом убеждаешься снова и снова!"

Он усмехнулся наставлению ямщика о подорожной. Документ этот

действительно выдается от имени царствующего монарха и скрепляется

подписью губернатора, в канцелярию которого, облачившись в вицмундир,

коллежский асессор Ульянов и явился перед отъездом.

Канцелярская процедура оказалась затяжной, но чиновник особых

поручений при губернаторе, бойкий и любезный молодой человек, не дал

господину инспектору соскучиться. Он говорил, и из его слов, в

особенности из изящных манер, должно было сделать заключение, что

Симбирск - отнюдь не захудалая провинция, какой рисуют его господа

писатели, и что господин Ульянов, прибывший из такого крупного города,

как Нижний Новгород, найдет и здесь, в Симбирске, пищу для ума и