Избранное
Шрифт:
— Ты еще скажешь, что сейчас бы его прогнала?
— Конечно, прогнала бы! Мне на жизнь хватает, я ни в ком не нуждаюсь.
— Видите? — обратилась к сторожу Анхела. — Упряма, как мул. Она и в восемь лет была такая. Ни за что не признает, если неправа.
Люсия демонстративно повернулась к ней спиной и замурлыкала итальянскую арию.
— Видите, видите? — зашептала сестра, — Слушает только то, что ей по нраву. Заговоришь начистоту — затыкает уши. А ведь только
Люсия оборвала арию и обернулась. Ее лицо исказилось от гнева.
— Врешь. Папа оставил деньги нам обеим. Они такие же твои, как мои!
— Она бы их все промотала. Если бы не я…
— Я могла бы давать уроки. Мой голос знает вся Испания, за ученицами бы дело не стало.
Она в свою очередь повернулась к Педро и показала ему фотографии, которыми был уставлен весь рояль.
— У меня были сотни учениц, и по дикции и по пению. Я в рекламе не нуждаюсь. Посмотрите сами.
На десятках расплывчатых фотографий, покрытых желтыми, словно табачными, пятнами, улыбающиеся девицы в платьях девятисотых годов гуляли по газонам на фоне мраморных лестниц, каскадов и фонтанов, нарисованных на заднике; их обнаженные руки были прикрыты нежным, пенистым тюлем, грудь — цветами и жемчугом. Напрягая зрение, Педро разбирал по складам: «Сеньо-р-и-те Лю-си-и Рос-си с горячей любовью от…», «Обожаемому другу Люсии Росси от благодарной…» Анхела не отходила от него. Она комментировала:
— Бедняжка буквально живет ими. Она и сейчас мечтает давать им уроки. Но, сами понимаете, ее песенка спета.
Люсия говорила свое:
— Вот, взгляните, по всем стенам, на бюро. И еще есть. Полный дом фотографий, и в чемоданах лежат.
— Никто с тобой не спорит, — сказала сестра. — Все знают, что у тебя был хороший голос, но сейчас мы говорим о настоящем, о сегодняшнем дне.
Люсия не обратила на нее никакого внимания.
— Действительно, я не раз пела в пользу армии, и вы видите, как меня отблагодарили. Да, у меня есть основания потерять веру в людей…
— У тебя всегда все шло от ума, — сказала сестра. — В этом твое несчастье. В известном смысле, — обратилась она к сторожу, — это я, а не она, всегда была артистической натурой. Я довольствуюсь грезами, фантазиями, мечтами…
— Очень много от них пользы! — усмехнулась Люсия. — Ну скажи, разве я не права, что никогда не доверяла людям?
— Сестра никогда никого не любила. Если бы вы видели ее несколько лет назад, вы бы сказали, что она без своих учениц жить не может. И что же? Поверите ли, никогда о них не вспомнит!
— Конечно, — сказала Люсия. — К чему зря страдать? Такова жизнь. Надо приспосабливаться.
—
— Моя сестра, — сказала Люсия, — живет прошлым. Если бы то, если бы другое, если бы ты вышла замуж, если бы мы были богаты… А я всегда говорю: что прошло…
Спор продолжался несколько часов, но ни одна, ни другая не собирались его кончать. Педро выслушивал их доводы, опустив голову, и только изредка решался украдкой взглянуть на дверь. В одну из кратких пауз он увидел, как вбежала служанка, и узнал о смерти Авеля Сорсано.
— Умер?
— Да, убили.
После всего, что случилось в этот день, они не смогли сдержать слез, и гостиная превратилась в бурное море рыданий и вздохов.
— Бедняжка!
— Молоденький такой…
— Какой ужас!
Плач продолжался не менее получаса и оборвался так же внезапно, как начался. Всем было немного стыдно, никто не решался поднять голову. Посидели немного в молитвенной позе под меланхолическими улыбками учениц.
— Надо будет зайти в усадьбу, — сказала наконец Люсия. — Бедняжка Эстанислаа, должно быть, в ужасном состоянии.
— Какая страшная потеря! — заметила Анхела.
— Третий мужчина умирает в ее доме.
— У нее было два сына, — пояснила Люсия сторожу, — и оба скончались.
— Этот тоже был сирота. Он мне сам говорил, и мать, и отца убили.
— Да, война не щадит никого.
— Человек родится, чтобы умереть, — прошептала Анхела.
— Все там будем.
Они вздохнули. Но молчать было как-то неудобно, и все заговорили разом:
— Вы знали его двоюродную бабушку?
— Да, видел как-то на дороге, с тех пор мы всегда с ней здоровались.
— Вы знаете, бедняжку буквально преследовали несчастья.
— Ну, что ни говори, — сказала Люсия, вытирая глаза платком, — она сама немало постаралась. Это нельзя не признать. Ее методы воспитания…
— Прямо сердце разрывалось! — вздохнула Анхела. — Она набила ему голову всякой дребеденью…
— А что она сделала с Романо! Поверите ли, до десяти лет она водила его в женских платьях и ни за что не разрешала мужу его переодеть.
— Да, Эстанислаа всегда была чудачкой. Помню, еще девушкой она выходила на улицу в маске, и все говорили о ней дурно.
— Говорят, она сбежала из родительского дома с комедиантами. Ее отец с горя бросил плантации на Кубе и переселился в Испанию.