Избранное
Шрифт:
Почти сразу же после этого я услышал, как Махмуд начал что-то монотонно бубнить, и поспешил вернуться в комнату.
Мы обнаружили, что результат достигается быстрее при личном контакте с впавшим в транс, факт, который Уэстон использует как доказательство передачи мыслей, давая ему настолько сложное объяснение, что я, признаться, ничего не могу понять. Когда я вошел, он оторвался от каких-то записей, которые делал за столиком у окна, и поднял голову.
– Возьми его за руку, - приказал он, - а то сейчас он лепечет что-то бессвязное.
– И как ты это объясняешь?
– поинтересовался
– По мнению Майерса, это нечто сходное с разговором во сне. Он твердит что-то о могиле. Намекни ему, и посмотрим, что он выдаст в ответ. Он на удивление восприимчив, и реагирует на твой голос лучше, чем на мой. Не исключено, что на могилу его навели похороны Абдула.
Меня посетила неожиданная мысль.
– Тише!
– сказал я.
– Тише, дай мне послушать!
Голова Махмуда была запрокинута немного назад, он провел рукой, в которой был зажат кусок ткани, над своим лицом. Как обычно, он говорил очень медленно, но, в отличие от своего обычного тона, высоким отрывистым голосом.
– С одной стороны могилы, - бормотал он, - растет дерево тамариск, и зеленые жуки фантазируют о ней. По другую сторону - глиняная стена. Здесь есть много других могил, но все они спят. Это та самая могила, потому что она не спит, и она влажная, а не песчаная.
– Я так и думал, - сказал Уэстон.
– Он говорит о могиле Абдула.
– Над пустыней красная луна, - продолжал Махмуд, - сейчас. Задувает хамсин, будет много песка. Луна покрыта красным песком, потому что она низко.
– Кажется, он все еще чувствителен к внешним воздействиям, - сказал Уэстон.
– Это довольно любопытно. Ущипни-ка его.
Я ущипнул Махмуда, но никакой реакции с его стороны не последовало.
– Последний дом на улице, на пороге стоит мужчина. Ах, ах!
– вдруг воскликнул мальчик.
– Он знаком с Черной Магией. Он выходит из дома... Он идет сюда - нет, он идет в другую сторону, к могиле, к Луне. Он знает Черную Магию, он умеет воскрешать мертвых, у него нож для убийства и лопата. Я не вижу его лица, между ним и моими глазами Черная Магия.
Уэстон вскочил, и, как и я, жадно прислушивался к словам Махмуда.
– Мы отправляемся туда, - заявил он.
– Вот прекрасный способ проверить его способности. Что он еще говорит?
– Он идет, идет, идет, - бормотал Махмуд, - идет к луне и могиле. Луна уже не так низко над пустыней, она немного поднялась.
Я указал на окно.
– Это, во всяком случае, соответствует истине.
Уэстон взял ткань из руки Махмуда, и бормотание прекратилось. Спустя мгновение он потянулся и потер глаза.
– KhalАs, - сказал он.
– Да, KhalАs.
– Я рассказывал вам о госпоже в Англии?
– спросил он.
– Да, да, - ответил я, - спасибо тебе, маленький Махмуд. Твоя Белая Магия сегодня вечером была особенно хорошо. Можешь идти спать.
Махмуд послушно выбежал из комнаты, и Уэстон запер за ним дверь.
– Нам следует поторопиться, - сказал он.
– Следует пойти и проверить его слова, хотя мне и жаль, что он не увидел чего-то менее ужасного. Несколько странно, что он, не будучи на похоронах, тем не менее совершенно точно описал могилу. Что ты об этом думаешь?
– По моему мнению, с помощью Белой
– А что нам делать, когда мы туда придем?
– спросил Уэстон.
– Посмотреть на воздействие, оказываемое Черной Магией. Что до меня, то мне страшно. Похоже, тебе тоже.
– Не существует никакой Черной Магии, - сказал Уэстон.
– Ага! Дай-ка мне апельсин.
Уэстон быстро очистил его, вырезал из кожуры два кружка, размером с пятишиллинговую монету, и два длинных белых клыка. Кружки он вставил в глаза, а клыки - в уголки рта.
– Дух Черной Магии? спросил я.
– Вне всякого сомнения.
Он взял длинный черный бурнус и обернул вокруг себя. В ярком свете ламп, дух Черной Магии выглядел просто потрясающе.
– Я не верю в Черную Магию, - сказал он, - но другие верят. Если всему происходящему необходимо положить конец, то пусть тот, кто копает яму, сам в нее угодит. Идем. Кого ты подозреваешь, - я имею в виду, о ком ты думал, когда общался с Махмудом?
– Слова Махмуда, - отвечал я, - навели меня на мысли об Ахмете.
Уэстон ухмыльнулся, - следствие научного скептицизма, - и мы отправились в путь.
Луна, как и сказал мальчик, была ясно видна, по мере восхождения над линией горизонта цвет ее, первоначально темно-красный, словно пламя далекого пожара, поблек и стал желтым. Горячий южный ветер дул уже не порывами, а с постоянно нарастающей яростью, насыщенный песком и невероятным обжигающим зноем, так что верхушки пальм в саду около пустынного отеля, качались взад-вперед, издавая треск сухими листьями. Кладбище лежало на краю деревни, пока наш путь лежал между глиняными стенами узких улиц, ветер не докучал нам, и только воздух был наполнен жаром, подобным жару раскаленной печи. То и дело со свистом и шелестом, возникал внезапно перед нами метрах в двадцати по дороге пылевой смерч, и, подобно волнам, бросающимся на пустынный берег, накидывался на стены домов и рассыпался мелкой пылью. Но как только мы оказались на открытом пространстве, ветер явил нам всю свою мощь, набивая песком наши рты. Это был первый хамсин нынешнего лета, и в этот момент я пожалел, что не отправился на север вместе с туристами, охотниками на перепелов и маркерами; хамсин, проникая до мозга костей, превращает тело в промокательную бумагу.
Мы никого не встретили на улице, и единственный звук, который мы слышали, помимо ветра, был вой собак, которым они приветствовали луну.
Кладбище было окружено высокими глиняными стенами, под укрытием которых мы некоторое время обсуждали наши дальнейшие планы. По направлению к центру кладбища тянулся ряд тамарисков, и один из них располагался прямо над могилою, нам следовало осторожно двигаться вдоль стены снаружи, затем тихонько перелезть через нее и пробраться к могиле, надеясь, что ярость ветра поможет нам не быть услышанным тем, кто там окажется. Как только мы приняли решение действовать таким образом, ветер на мгновение стих, и в наступившей тишине было слышно, как лопата вонзается в землю, и то, что заставило меня похолодеть от ужаса - крик ястреба в небе, ястреба, почуявшего падаль.