Избранное
Шрифт:
Стол его стоял у окна, за которым мелькали туда-сюда прохожие, и, если из них кто-нибудь что-нибудь ронял, он выскакивал на улицу, чтобы поднять.
А прежде чем выскочить на улицу, он тщательно одевался, чтобы не простудиться и никого не заразить. На "вы" он называл даже собак и кошек.
О его отношениях с женщинами ходили невероятные слухи. Так, например, говорили, будто бы он... Нет, вы не поверите!
А еще говорили, что он часто проводит вечера у памятника Пушкину, где встречаются влюбленные, и если какая-нибудь девушка остается одна, он дарит
Я с ним познакомился случайно. Я шел по улице Горького и чихнул, и вдруг услышал, как с противоположной стороны кто-то крикнул: "Будьте здоровы!" Я глянул туда и увидел его.
Он был в самодельной вязаной шапочке, темном ватном пальто и в ботинках с галошами. Он всегда покупал в магазинах самые плохие вещи, чтобы другим остались получше.
Он стоял на тротуаре под огромной сосулькой, чтобы она никого не убила.
Я ему сказал, что у Белорусского вокзала на доме, где "Молоко", сосулька еще больше, и мы пошли туда.
По дороге он рассказал мне анекдот: "Приходит муж домой, а жена - обед готовит!". А я ему в свою очередь рассказал, какая вчера была погода.
Он слушал с большим вниманием, удивленно качал головой и приговаривал: "Ну надо же!"
Мы сразу понравились друг другу и подружились. А когда он узнал, что я родился 27-го числа, то пришел в неописуемый восторг. Потому что, как он объяснил, из 2 и 7 складывается цифра 9, а все цифры до тысячи он считал счастливыми.
Но окончательно он удивил меня, когда выяснилось, что некоторых слов он вообще не знает. Оказывается, еще в детстве он взял словарь Даля, вычеркнул из него все плохие слова и забыл их напрочь.
Гулять с ним по улицам было одно удовольствие: мы постоянно таскали тяжелые сумки за незнакомыми женщинами, переводили через дорогу старушек, а по субботам с утра стояли на площади Свердлова и объясняли приезжим, как пройти в "Детский мир".
Хорошее то было время! Никогда в жизни мне не было так спокойно и легко на душе.
Но однажды (да, это было!) мы поспорили. Вернее, спорил я, а он только улыбался и поддерживал меня под руку, чтобы я не поскользнулся и не упал.
О чем я спорил, уже не помню. Я к тому времени стал очень хорошо относиться к себе, и все, что ни делал, казалось мне единственно правильным.
Помню лишь, что распалился я не на шутку, выдернул свою руку и пошел в обратную сторону.
На перекрестке я все же обернулся - он шел, поскальзываясь и взмахивая руками. Он ведь всегда покупал самые плохие вещи, и ботинки у него были скользкие, как лыжи.
Я хотел было вернуться и помочь ему, но самолюбие остановило меня. "А, ничего с ним не случится!" - подумал я и пошел дальше.
С того дня я его больше не видел. Я долго разыскивал его: звонил в институт Склифосовского, в милицию. В институте Склифосовского мне сказали, что таких нет, но, возможно, еще будут. А в милиции сообщили, что им все известно, за исключением того, что интересует меня.
Теперь я живу так же, как до того дня, когда чихнул на улице Горького, и вроде бы все
Но без него, моего друга, я почему-то стесняюсь...
Полет
Дело на просеке было... в тайге. Ну, тайга - комары, как шприцы летают, консервные банки запросто прокусывают. Но, как прокусят, дохнут сразу.
Гадюка одна болотная тоже сдохла - укусила Пахомыча, а он злой как черт, второй месяц неопохмеленный.
Короче, сидим на просеке сами, как гадюки, как гады последние. Ну, Вася Темирляев - он из местных... Ну, тут этап гнали... Ну, в общем, у него отчество сложное: Иваныч-Трофимыч-Окулевич-Беймурат-Капитаныч строгого режима.
Ну, он, короче, весь в отца пошел - отчаянный. "Тавай, - говорит, - я спегаю!"
Ну, Вова Гинзбург по кличке Масонская Ложка... ну, он - геолог: показывал, в какую сторону тайгу рубить, пока карту не потерял. Ну, он говорит Ваське: "Куда ж ты сбегаешь, если до ближайшего населенного пункта две тысячи километров! И то, - говорит, - если мы в ту сторону лес валили, а то и все - две тысячи километров... два метра!"
Тут Пахомыч говорит... Молчал, старый черт, зубами жевал только что-то, а потом вставил их в рот и говорит: "Дык, чего пехом-то? Возьмем пару моторов от пилы "Дружба", крылья из палатки вырежем, заместо пропеллера - лопату... можно две".
Ну, Пахомыч, старый политурокаторжанин... за политуру сидел. Политуру всю выпил, когда на мебельной фабрике работал. Ну, фабрика, пля, и встала. Ему статью: английский шпион! А хоть бы подумали: какой англичанин столько политуры выпьет и живым останется?!
"Сделаем, - говорит Пахомыч, - аэроплан, к закрытию и поспеем..."
Вова Гинзбург: "А чертежи?!"
Но тут бригадир наш, Котя Анциферов, говорит: "Какие, - говорит, - нафуй-мафуй, ать-мать, где-зде, еще чертежи?! Что у нас рук, ать-мать, где-зде, нету, что ли?!"
Ну, взяли мы в руки топоры, пилы, лопаты... Пахомыч зубы взял, чтобы не потерять. И - за работу. Часа два работали, не разгибаясь, а когда разогнулись... Стоит на просеке красавец аэроплан, крылья из брезента, упругие, на месте пропеллера лопаты, крест-накрест связанные, в кабине матрац...
Посуровели наши лица. А бригадир Анциферов сказал: "Если, пля, кто еще меня на "ты" назовет... мать-ать, где-зде... спишу на землю к едрени фени!"
Подошел к аэроплану и начертал у него на боку: "Ан-206, часть 2-я" - это статья, по которой он первый раз привлекался. Торжественная, пля, была минута... и аэроплан быт такой красивый, что казалось, улетит без нас в страну какую-нибудь сказочную, волшебную, а может быть, - в самый коммунизм!
Ну, страху натерпелись, когда взлетали... Пахомыч от волнения каждый раз в кусты бегал. Только Анциферов скомандует: "Пуск!" - он в кусты. И кричит оттуда: "Робяты, погодите!"