Избранное
Шрифт:
— Это я сочинил пиратскую песню.
Утром говорит мне: «Я тебя больше всех люблю».
Потом приезжает бабушка Наташа. Я собираюсь на работу. И слышу:
— Пусть папа уезжает. Мне с ним скучно. Я с тобой буду…
Что это? Не басня ли о зеленом винограде?.. Я ведь все равно должен его, сына, оставить, как бы он ни хотел быть со мною.
Болен. Целый день проводит с бабушкой Груней.
Прихожу вечером. Едва открываю
— Как ты долго не приходил!.. Не уходи теперь!..
К ночи у него поднимается температура. Болит ухо. Он плачет.
Склоняюсь над ним. Кладу руку на голову. Снимает ее, целует. Стонет. Руку не отпускает.
Постепенно успокаивается и засыпает.
Лежит вечером с мамой на диване и говорит:
— Мама, знаешь, папа меня обижает.
Не вхожу, не уличаю во лжи, чтобы не мешать спать. Но утром спрашиваю:
— Ты что же наговорил на меня вчера? Будто я тебя обижаю?
Покраснел. Подошел. Прижался к коленям.
— Прости меня. Я не знаю, как это у меня вышло.
— Папа, мы давно с тобой не пели.
Беру аккордеон. Он — дирижерскую палочку, обыкновенный карандаш. Ждет, пока я надену ремни.
— Давай, папа, про кочегара… Почему он на палубу вышел?
Приходится пение на две минуты «отодвинуть».
Купил я Максиму хорошо иллюстрированную книжку «Дядя Степа» Сергея Михалкова. Как всегда, дома стали ее читать, едва вошли в комнату. Он слушал, смеялся, рассматривал картинки и хлопал от восторга в ладошки. И вот близимся к концу. Дядя Степа приезжает с флота в отпуск. Его встречают ребята, и дядя Степа им говорит:
…Ночь не спал. Устал с дороги. Не привыкли к суше ноги. Отдохну. Надену китель. На диване полежу. После чая приходите — Сто историй расскажу…— Папа, подожди! Па-апа! — закричал вдруг Максим. — Что же это он! Наденет китель и… ляжет на диван!..
И в самом деле. Ему, мальчишке, я твержу, чтобы он не ложился в костюме на диван. А тут… Да еще кто — дядя Степа!
— Ты прав, — говорю. — Я расскажу об этом дяде автору.
И я действительно рассказал об этом Сергею Владимировичу Михалкову.
— А что? Правильно! — ответил он и тут же стал вслух думать, как бы исправить строку. — Может, лучше: «На диване посижу»?
— Совсем неплохо, — сказал я. — Моряку после хождения по морям приятно посидеть на диване.
— Да, да! — обрадовался Сергей Владимирович. — Скажи спасибо редактору.
И рассмеялся.
Смотрим по
Соскакивает с дивана, бежит в соседнюю комнату, возвращается с ружьем и… стреляет в бандитов на экране.
Но Мария — уже на снегу.
— Жаль, не успел!.. — выдыхает и смотрит на меня виновато.
На глазах слезы.
Утром спешим в детский сад. Хочу помочь ему одеться.
— Я сам, папа, — расстегивает застегнутые мной пуговицы и долго не может застегнуть. Мучится. Пыхтит. Но не просит помочь. Наконец одет.
Хвалю его. И он очень горд. Тут же идет к матери. Она стоит у зеркала.
— Мама! Я сам оделся!..
Сидит с матерью на диване.
— Мам, я Чапаев.
— А я кто? — спрашивает мать.
— Ты — Анка-пулеметчица, — отвечает Максим.
Мать уходит в прачечную, закрыв Максима в комнате: он спал. Возвращается. Открывает двери. А он бегает с автоматом. Та-та-та…
— Ты давно встал?
— Уже было темно.
— А сколько же было времени?
— Восемь минут…
Строит корабль из кубиков.
— Папа, смотри — пиратский корабль! А вот свастик.
— А что это — свастик?
— Ну, что же ты, не знаешь? Это фашисты…
Прихожу с работы. Он в новой рубашке.
— Папа, это мне Женя подарил!
Оказывается, приезжала бабушка Наташа с внуком Женей.
— А ты ему что? — спрашиваю.
— А я ему бескозырку! — вовсю кричит Максим.
Какая радость — ответить на радость!
Пою гамзатовских «Журавлей». Слушает не шелохнувшись. Временами подпевает. Когда кончаем петь, говорит со вздохом:
— Хорошая песня. Только грустная.
Долго не засыпает. Нарочно беру его на руки, как грудного ребенка, и качаю. Застенчиво смеется:
— Ну, хва-атит, папа. Я же не маленький…
Рисует акварельными красками. Черную краску разводит и разводит. Вся страница черная.
— Что это ты нарисовал?
— Да это нефть горит.
Болен. Катар верхних дыхательных путей. Надо либо ставить горчичники, либо пить горячее молоко с инжиром. Не хочет делать ни то, ни другое. Как быть?
— Давай, — говорю, — или — или.
— Давай пить молоко, — отвечает.
Долго дует в чашку и наконец пробует пить.
— Ты мне дал не молоко, а какую-то непонятность и невкусность.
Не пьет.
Прибегаю к угрозе. Не помогает.
Мать кричит из кухни сердито: