Избранное

Лукницкий Павел Николаевич

— Что ты хочешь сказать? Не взяли еще каравана?

— Не взяли еще, почтенный… Тот, один…

— Один, один! — закричал Азиз-хон. — Сто воинов, шестьдесят винтовок одного взять не могут? Что ты лжешь мне, собака? Отправляйся назад! Риссалядару скажи: взять живьем русского, привести сюда. Пленных тоже сюда!

Гонец, вспрыгнув в седло, поскакал назад, рискуя сорваться с тропы.

Наступила тьма. Все молчали. Азиз-хон, страдая от боли, лег, положив руки под голову. Над ущельем заблистали звезды. Зубчатые вершины сдвигались так близко, что небо казалось извилистой

звездной рекой.

Наконец подскакал второй всадник. Размахивая саблей, он закричал: «Слава покровителю! Взят караван! Идет сюда, скоро здесь будет!»

Азиз-хон не обрадовался.

— Пленные где? Тот русский где? Почему с коня не слезаешь?

Обескураженный гонец скатился с лошади:

— Идут тоже, милостивый… А тот русский… В реку бросился, утонул…

— Взять не могли? Собачьи хвосты! — выругался Азиз-хон. — Сиди здесь…

Гонец отошел к басмачам, охраняющим лошадей, зашептался с ними.

Тьма сгустилась совсем. Каравана все не было. Забинтовав с помощью Зогара в щеку, Азиз-хон в тревоге велел конюшим подтянуть подпруги.

Послышался цокот копыт — третий всадник, осыпав щебень с тропы, подъехал к Азиз-хону.

— Ну? Где караван?

— Смири гнев, благословенный! Я только маленький человек… Дошли до широкого места. Хотят повернуть караван, уходить в Яхбар. Караван стоит. Наши воины спорят: «Зачем нам в Сиатанг? Что еще там получим? Товар можно дома делить!»

— Как дома делить товар? — вскочил с ковра Мирзо-Хур. — Почтенный хан, что это такое?

— Молчи! — огрызнулся Азиз-хон, свистнув в воздухе плетью. — Не с тобой разговор!… А ты, бородавка риссалядара, рассказывай дальше!

— Несколько воинов сбросили вьюки, кричат: стрелять будем! Идти сюда другим не дают. Риссалядар ругается с ними.

— Вот что! — подавился бешенством Азиз-хон. — Скачи назад, коня не жалей! Мое слово риссалядару: тех, кто повернуть хочет, казнить, в реку бросить! Не сделает — сам приеду! В уши тебе это вошло?

Слышал. Скажу, достойный!

— Пленный где?

Азиз-хон всматривался в лицо молчавшего басмача, но не мог разглядеть его в темноте.

— Не гневайся! — тихо ответил гонец. — Я только вестник. Вины на мне нет… кончили пленных: под ногами путались, мешали всем.

— А доктора? — Азиз-хон положил руку на подвешенный к поясу маузер без кобуры.

— И доктора… Хныкал очень, всем надоел. Саблей разрубили плечо, потом руки сломали, потом грудь резали — мягкий очень был, как жирный кабан, визжал… Потом в реку бросили!

— Так! — голос Азиз-хона охрип. — Скажешь риссалядару — тех, кто резал, связать, сюда привести! Мне он нужен был, доктор! — Хлестнув плетью по ноге всадника, Азиз-хон вдруг пронзительно, тонким голосом закричал: — Мне! Понимаешь, собака? Рану мою лечить! Поезжай!

Довольный, что дешево отделался, басмач стегнул коня, растворился во тьме. Мирзо-Хур хотел было изложить свои жалобы, но побоялся ярости Азиз-хона. Хан, удаляясь по тропе, сел на камень, наблюдая, как вдоль ущелья медленно пробирается свет луны, выступающей из-за гребня горы. Пенные глубокие воды реки мерцали внизу зеленым золотом.

Когда лунный

свет коснулся тропы и обнаружил сидящих в молчании людей, из-за мыса выехал еще один всадник. Шагом приблизился он к Азиз-хону, узнал его, осадил коня, спешился, в поклоне коснулся ладонью чалмы, выпрямился. Азиз-хон, уже овладевший собой, всматривался в его освещенное луной безбородое лицо:

— Что там?

— Не гневайся, благословенный! Риссалядар казнил троих. Караван идет. Сейчас будет здесь.

— А те, что доктора резали?

— Вот это и были они, что кричали «домой!»: Хайдар-бек, Рахим-джан. Казнил их риссалядар, и еще одного, который не резал!

Азиз-хон плюнул в лицо приехавшему, круто повернулся, пошел к ковру. Гонец утерся рукавом халата, сел на коня, плашмя ударил его саблей между ушами. Ошеломленный конь припал на колени, вскинулся на дыбы, понесся очертя голову…

Наконец за мысом послышался дробный перестук многих копыт. В лунном свете показалась длинная цепочка всадников. Между ними, раздельно, шли вьючные лошади каравана.

Не дожидаясь риссалядара, Азиз-хон тяжело сел на подведенного к нему коня и, ни разу не оглянувшись, шагом поехал к селению. За ханом вытянулся весь его штаб. Риссалядар не старался догнать его и продолжал ехать во главе своего притихшего воинства.

Позади каравана шли лошади с привьюченными к ним с двух сторон, завернутыми в кошмы мертвецами. Это были басмачи застреленные Шо-Пиром. За ними, пешком, замыкая процессию, шли несколько стариков с фитильными ружьями.

Риссалядар хотел отправить трупы в Яхбар, но не нашлось басмача, который взялся бы сопровождать их: каждый рассчитывал поживиться товарами каравана.

5

Молчаливое спокойствие возвращающейся в селение банды было вынужденным и напряженным: банда текла по узкой тропе, как сдавленная в трубке вода. Едва басмачи достигли последнего мыса, за которым раскрывался пустырь, как сразу же с гиком и свистом разлетелись по каменистой россыпи, гоня перед собой вьючных лошадей каравана. Вьюки полетели на землю. Веревки, спадая, путали ноги лошадей. Спотыкаясь о камни, лошади прыгали, бились: басмачи гнали их дальше, радуясь, когда распотрошенных вьюк распадался. Перегнувшись на стременах, они выхватывали из груды товаров то, что попадалось под руку и, нахлестывая ошалелых коней, мчались кто к уда: к подножью осыпи, к хаосу скалистой гряды, к реке… Прятали свою добычу и возвращались, чтобы налететь на следующий вьюк.

Напрасно разъяренный риссалядар носился по пустырю, стремясь прекратить грабеж, напрасно охрипшим голосом грозил немедленной казнью всякому, кто прячет под камни товар. Басмачи не повиновались ему, а когда он направил на одного из них револьвер, окружили его, крича, размахивая саблями и винтовками.

Азиз-хон, уже было достигший крепости, услышав за собой буйные крики, повернул со всем штабом и примчался на помощь к риссалядару.

— Проклятье и смерть всем! — в бешенстве заорал он. — Остановитесь! Разве ваша добыча от вас уходит? Разве я сказал, что вы недостойны платы?