Избранное
Шрифт:
Здесь, сняв приклеенную белую бороду, престарелый мулла мог спокойно побрить свой молодой подбородок, обсудить с крупным баем — родовым старейшиной все, Что ему было нужно, и, благословив мешочком с золотыми монетами старейшину, вернуться неведомой тропой к своему каравану, чтоб извлечь из тюков, капов и ягтанов привезенное им оружие. Спустя несколько дней новая банда басмачей появлялась на высотах Памира, лилась кровь мирных скотоводов, работников советской кооперации, фельдшеров, учителей и геологов…
В тридцатом году мы, маленькая геологическая экспедиция, уже потеряли в перестрелке одного из наших товарищей. На Восточном Памире стычки, перестрелки, тревожные ночи стали неприятной, но неизбежной составной частью нашей научной работы. Мы скоро привыкли к этому.
В том, тридцатом году русских людей, постоянно живущих на Памире, было еще очень немного.
Так вот, Дустдор-и-руси сказал нам, что на Памире, он слышал, есть ляджуар. И дал нам зыбкие сведения о том, в каких именно неисследованных горах надо искать месторождение этого полудрагоценного камня.
Дустдор-и-руси (что в переводе значит «русский охотник-любитель»), коммунист, член тройки ББ (а ББ- это «Борьба с басмачами»), был и этнографом, и партработником, и смелым охотником, отличным стрелком, которого на Памире знали все. Худощавый молодой человек лет двадцати пяти, со светлыми, застенчиво глядящими на людей глазами, в которых иногда отражалась густая синь памирского неба,-он встретился с нами в киргизской юрте на берегу Ак-Байтала, бешеной в летнее время реки — можно три раза потонуть, прежде чем переправиться через нее. Он был в киргизском чапане и в малахае. Он разговаривал тихо, но, может быть веселей, чем всегда, потому что с двумя товарищами он ехал туда, где скрывалась банда басмачей, ехал, чтобы взять в плен ее главарей. Дустдор (как мы его называли для краткости, отбросив вторую часть его прозвища) смущенно улыбался, он не знал, что троим нападать на целую банду-очень смелое, почти безумное дело.
Дустдор сказал, что на Памире, где-то в районе Хорога, у реки Шах-Дары есть ляджуар. Дустдор обещал через месяц вернуться в Хорог и — если мы будем в Хороге-показать нам образчик, принесенный ему стариком шугнанцем, и сделать все, чтобы мы разыскали месторождение.
Мы поверили смелому человеку в том, что он вернется живым, и в том, что на Памире есть ляджуар. Мы сказали себе: «Поедем в Хорог!»
3
После восточнопамирских каменных, мертвых пустынь, после четырехкилометровых высот перед нами-Афганистан. Знойные белые домики, статные тополи, арыки, шорох фруктовых садов. В глубоком ущелье, в устье Гунта, свивающего с Пянджем перекрученные, узловатые воды, уже не в мечтах, а в обыденной простоте — шугнанскии город Хорог, столица Памира. Как на ладони, на маленькой площади держит он большой постамент, на котором лицом к Афганистану-бронзовый Ленин.
Женщина выходит из сада и протягивает мне, оборванному всаднику, спелое яблоко.
А па воротах крепости: «Добро пожаловать!»- красный плакат, потому что известно здесь: в Хорог въезжают только победители долгих и трудных пространств.
Начальник Памир-отряда товарищ Ф. Н. Стариков, тот человек, которому вверено спокойствие этой высокой страны, пожимает мне руку и, вынув из кармана большой двухбородый ключ, молча передает его мне.
— От крепости?-улыбаюсь я.
— От моей квартиры,-серьезно отвечает мне Стариков.-Я живу один. Располагайтесь. Я вернусь домой после службы…
В
«Есть ляджуар. Но горы, в которых находится он, — заповедны. С далеких времен неприступная скала охраняет его. В годы владычества кызыл-башей -«красных голов» приходили из южных ханств кафиры, «сиахпуши», что в буквальном переводе на русский язык означает «черная одежда». Приходили, чтобы добывать ляджуар. Но скала с ляджуаром отвесна. Веревок и лестниц не было, да и разве хватило бы их? Тогда сиахпуши потребовали, чтобы шугнанцы привели с Шах-Дары «духтар-и-норасид»-невинную девочку и «бача-и-ноборид»-необрезанного мальчика, а еще-от «замин-и-Бегимэ»-с земли женщины Бегимэ-принесли бы пшеничной муки. Есть кишлак Рэджис по Шах-Даре-вот там земля Бегимэ. Шугнанцы, мирный народ, исполнили требование. Сиахпуши заставили их принести еще «эздум-и-голь-хор»-дров из шиповника, разложили под скалою жертвенный костер, и молились своему богу, и кричали, и пели, и сожгли детей на костре. А потом резали скот и прикладывали мясо к скале. На такой высоте это место, что холод там вечно: кровь скота замерзала, и мясо примораживалось к скале. Но не хватило скота, и тогда сиахпуши-проклятие им!-стали резать людей, наших людей -шугнанцев. И хватило людей, мясо примерзло, и по этой лестнице сиахпуши достигли наконец ляджуара. Но потом-ну, надоели они!-собрались наши дехкане и перерезали всех сиахпушей, и больше никто не пытался добывать ляджуар. Это-священное место, никто не знает его, а кто узнает-погибнет. Не надо его искать, не надо туда ходить. Только безумец может искать свою гибель».
…Дустдор вернулся в Хорог. И мы перебрались от Старикова в его маленький дом. Дустдор ничего не рассказывал нам о своей победе.
4
Дустдор показал нам образец ляджуара. Камень был синь и чудесен, словно вобрал в себя все небо Памира. Я положил его на ладонь, как холодное синее пламя, и задумчиво смотрел на него.
…В Индии, в древнем Иране жгли этот камень и растирали в тонкий, порошок. Смешивали порошок со смолой, воском и маслом, промывали, и тогда оседала краска тончайшей синей пылью. Лучшие художники покупали этот драгоценный ультрамарин, Ибн-Хаукал, Шехабеддин, Абулфеда, Тейфаши, Эдризи, Ибн-Батута-все старые писатели Востока говорят нам об этом. Но камень побеждает человека и живет второй жизнью- и «Мадонна Литта» с грустью жалуется профессорам Эрмитажа, что синие цвета ее темнеют и блекнут, потому что в них выкристаллизовывается ляджуар…
Скифы носили бусы из ляджуара. О хорошем ляджуаре Скифии говорят Теофраст и Плиний. Древний мир резал из ляджуара рельефы и выпуклые фигуры. Ляджуар был излюбленным и дорогим камнем Китая. Китай украшал им чаши, шкатулки, делал из него перстни, амулеты и статуэтки. В исторические времена из ляджуара изготовлялись шарики на головные уборы мандаринов как эмблема их власти. Синий цвет его ценился так высоко, что китайское искусство окрашивало в этот же цвет любимый китайцами камень агальматолит, чтобы он был похожим на ляджуар. Монгольские караваны, проходившие великую пустыню Гоби и Ургу, доставляли ляджуар в Кяхту. И, обменивая фунт ляджуара на фунт серебра, монголы рассказывали, что волны прибивают к берегу озера Далай-Нора куски этого камня.
Почти вовсе до начала XIX века не знала употребления ляджуара Европа и очень высоко ценила его. Предметы из ляджуара насчитывались единицами. Что можно припомнить? Чашу Франциска I; стол, «блистающий драгоценными ляписами», который гости видели на свадьбе Марии Медичи и Генриха IV в 1600 году; четырнадцать предметов Людовика XIV: два кубка, три «гондолы», четыре чашки и вазы различной формы; и самый крупный кусок ляджуара — поднос в девять с половиной дюймов-в коллекции Буало, в 1777 году.
В XVIII веке ляджуар вытеснил золото. А в XIX веке, с открытием прибайкальского месторождения, ляджуаром занялись «императорские» гранильные фабрики Екатеринбурга и Петергофа. Тонкими пластинками ляджуара, составленными из отдельных маленьких кусочков, облицовывали они ящички и шкатулки, столовые часы и колонки для шкафов.
Петергофская гранильная фабрика облицевала ляджуаром колонны Исаакиевского собора в семь аршин вышины и четырнадцать вершков в диаметре, и эта работа была произведена дважды: Монферан забраковал колонны, сделанные из прибайкальского ляджуара, и поставил их у себя в доме на Мойке, а для Исаакия был выписан ляджуар из «страны бухарской», тот афганский ляджуар, на перепродаже которого наживались эмирские богатеи-купцы. Семьдесят восемь с половиной пудов камня ушло на эти колонны.