Избранное
Шрифт:
А когда беседа окончилась и я пошел с Перцатти в его военную палатку писать донесение в Суфи-Курган и написал только первые строки: «Срочно. Секретно. Нач. заставы тов. Любченко. Разъяснительная беседа с кочевниками и бывшими басмачами проведена. Настроение большинства благоприятное нам…»-в палатку вошел молодой киргиз.
— — Что скажешь? — обернулся к нему Перцатти. Киргиз улыбнулся, тронул Перцатти за рукав и полушепотом заговорил:
— Мой кичик урусча знат… Сичас прихадыл мая брат, говорил Боабек мист знат, хатэл Боабек Кашгар сторона хадыл. Давай мэн пойдет, показал будыт. Твая десать аскер давай, ходил бирал Боабек… Сичас нада хадыл…
— Что, что такое?…-силился понять Перцатти.- А ну-ка, Ванек,-обратился он к красноармейцу, чинившему в палатке штаны, — кликни Юдина или Ильина…
Юдин и Ильин пришли одновременно. Они подробно расспросили киргиза. Совещание продолжалось
Донесение мое Любченке стало значительней и полней.
Перцатти с девятью красноармейцами уезжает. Встретимся в Бордобе, куда все мы двинемся завтра.
Перед вечером приехал всадник из Ак-Босоги и сообщил нам, что его родственниками найден труп Бойе и доставлен в Суфи-Курган. Никаких подробностей он не знает. Видимо, эти люди знали о местонахождении трупа и раньше, но молчали, боясь мести Боабека. И «нашли» они его теперь потому, что Боабек бежал.
Вечер. Почти полная луна. Хорошая видимость. Заалайский хребет мерцает зеленым светом снегов. На всякий случай в лагере усиленная охрана. Выставлено восемь часовых. Ложимся спать одетыми и сообщаем друг другу пароль: «Пуля». Кто знает, что может взбрести в голову тем баям, которые приезжали сегодня к нам в гости! На следующий день в Бордобе мы встретились с Перцатти и его девяткой. В засаде они мерзли, «как никогда в жизни», всю ночь. Боабек здесь не проходил. Позже мы узнали, что он как-то разнюхал о наших намерениях и укрылся в заалайских снегах.
Впоследствии китайское население выгнало Боабека за пределы Кашгарии. Не найдя ни в ком опоры, не встретив ни одного кочевника, который захотел бы его укрыть, Боабек один, на измученной кляче, приехал на погранзаставу и сдался. Мы узнали об этом, вернувшись с Памира.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
В тридцатом году мы выполнили все то, что было поручено нашей маленькой экспедиции. Изучили месторождения полезных ископаемых в Аличурской долине на Восточном, Памире. Проделали все назначенные нам маршруты, необходимые для составления геологической карты. Сверх плана мы посетили неисследованный район; Бадом-Дары на Южном Памире и сделали там, в диких горах, интересные открытия.
В работе памирских экспедиций мне пришлось участвовать и в следующие годы…
Все, что случилось со мной в тридцатом году, все, описанию чего я посвятил эту повесть, отошло далеко в историю. Тот путь, который с такими приключениями я проделывал, стал теперь широкой проезжей дорогой, по которой ежедневно движутся сотни автомобилей. В тех ущельях, где я находился в плену, выросли благоустроенные поселки, — там дети служащих и рабочих чувствуют себя, как на курорте. На том самом месте, где нас обстреливала банда басмачей, высится сейчас крепкий деревянный мост через реку Гульчинку-никому уже не надо переезжать через нее вброд. И десятки других мостов перекинулись через реки. Вдоль дороги стоят дома, хлебопекарни, амбулатории, кооперативы. И уже не басмачи гоняют свой скот по горам, а знатные люди колхозов. Грамотные, веселые, в чистых одеждах, киргизки доят коров, яков и овец. Сбылось все, о чем я мечтал, когда, вернувшись с Памира в Ленинград, в том же году писал эту повесть. Настоящий мир вошел радостью в сердца живущих на Алае и Памире, образованных, культурных людей. И о том, что здесь было прежде, молодежь может узнать только из рассказов стариков да из книг, какие читает, учась в средних школах и вузах.
1931-1952
Ленинград
ЗА СИНИМ ПАМИРСКИМ КАМНЕМ
… Мы видим из сказанного, что азиатские месторождения лазурита имеют мировое значение…
1
Ляпис-лазурь,
Все приведенные выше названия этого минерала происходят от афганского и персидского названий: ляджевард, лазвурд, лазувард и ляджвурд. Современные шугнанцы на Памире называют его «ляджуар»…
«Я, до безумия и до мученичества влюбленный в камни и в дикой Сибири совсем испортивший свой вкус, не в состоянии судить о прекрасном. Поэтому осмелюсь переслать целую партию синих камней моих для представления их высшему приговору». Так пишет известный исследователь Сибири Э. Лаксман о ляджуаре, открытом им в 1784 году.
Марко Поло в XIII веке, описывая Бадахшан и рубиновые копи, говорил: «В этой стране, знайте, есть еще и другие горы, где есть камни, из которых добывается лазурь, лазурь-прекрасная, самая лучшая в свете, а камни, из которых она добывается, водятся в копях, как и другие камни».
Академик А. Е. Ферсман в 1920 году говорит о ляджуаре афганского Бадахшана, что до начала XIX века он «обычно приходил из Бухары, Туркестана, Афганистана, Персии, Тибета, и под этими разнообразными и неясными обозначениями скрывался какой-то неведомый источник среднеазиатского камня. Только экспедиции начала XIX века пролила свет на эти месторождения». И далее, перечисляя имена участников экспедиций, академик А. Е. Ферсман пишет, что они «дали их описание и указали на точное их положение около Фиргаму, на юг от Джирма, в Бадахшане. По-видимому, это единственное месторождение, из которого Восток черпал свои лазоревые богатства, и все указания на Персию, Бухару, Памир и Индию, вероятно, должны быть отнесены к нему». В Европе-ни одного. В Азии-два: афганское и прибайкальское. В Америке (в Чилийских Андах) — третье. Три месторождения в мире! Но в Андах и в Прибайкалье ляджуар светлый и зеленоватый. Это плохой ляджуар. Он прекрасен и ценен, когда он синий, темно-синий-цвета индиго. Месторождение такого ляджуара в мире-одно; находится оно в Афганистане, считается монополией эмира и недоступно исследователям.
2
…Значит, на Памире нет синего камня?
Но русский человек, один из первых исследователей Шугнанского ханства, побывавший в нем в 1894 году, инженер А. Серебренников, в своем «Очерке Шугнана» пишет:
«На реке Бадом-Дара добывали камень голубого цвета, по всей вероятности» ляпис-лазурь, носящий название по-таджикски «лядживоор». Об этом сохранились только лишь одни рассказы, и даже старики не знают о месте добывания этого минерала, давшего название одному из ущелий -Лядживоор-Дара…»
— Что такое Лядживоор-Дара? Где она?-спросил я у местных жителей.
— Неправильно он написал!-ответили мне.-Надо говорить Ляджуар-Дара. Есть такая речка на Памире. Маленькая река в очень высоком ущелье. Никто не ходит туда!
Я долго искал эту речку на картах и не нашел ее. Впрочем, на картах Памира в том, 1930 году было еще множество «белых пятен», не посещенных исследователями районов.
Перенесемся воспоминанием в тридцатый год. Мы-на Памире, мы четвертый месяц блуждаем по его неизученным уголкам. С рассветом седлаем и вьючим лошадей, весь день, прожигаемые жестким солнцем, насквозь просвистываемые ледяными ветрами, едем по пустынным долинам, по каменным черным ущельям. Мы забыли, движется ли где-нибудь время, нам представляется, что оно остановилось. Вечерняя темнота выбирает нам место для лагеря, мы развьючиваем, расседлываем лошадей и валимся в сон, замерзая от снежных буранов. Спим по очереди, один из нас бродит с винтовкой, преодолевая усталость, вглядываясь в свистящую тьму. В ней могут быть волки, барсы, басмачи. Да, басмачи… В том, 1930 году империалисты сделали все от них зависевшее, чтоб попытаться помешать советской власти строить новую жизнь на Памире. Чужеземные военные базы в Читрале, в Гильгите, в Кашгаре направляли в далекий путь шпионов, принявших обличие мулл и купцов. Те шли с караванами через горы, везли во вьюках халаты из домотканой, крашенной луком маты, стюкованные чалмы, огромные джутовые капы, набитые хлопком. Не доходя до нашей, в ту пору еще почти неохраняемой, малоисследованной границы, караваны в каком-нибудь диком ущелье, возле становища из полудюжины юрт, развьючивались… Мулла уезжал дальше со святейшими своими обязанностями, переезжал границу и встречался на нашем Памире с каким-либо родовым старейшиной в таком же диком ущелье, в такой же юрте…