Избранное
Шрифт:
— А где же дети? — спросил Симон, присаживаясь к празднично накрытому столу.
— Скоро придут. Они еще в школе.
— В школе? — переспросил слегка удивленно Симон и тут же рассмеялся: — Я забыл, что Володеньке и Галинке уже восьмой год. Они, наверное, совсем большие. Боюсь, я их не узнаю.
Володю Симон узнал сразу, едва только тот вошел.
«На кого он похож? — спросил себя Симон, подзывая мальчика к себе. — Кажется, на меня. У него даже голосок такой же звонкий, как у меня в детстве. Галинка больше похожа на Наталию. Но глаза у нее мои. Только что были
— Какие вы дикие, — строго выговаривала Наталия детям. — Это ведь ваш папа.
— Пришел с фронта, с войны, — подсказывал дед. — Вы должны гордиться им. Понятно?
— Ага, — ответили оба, все еще держась поодаль и глядя, как и раньше, отчужденно на Симона.
Симон подмигнул дочке. Галинка робко подошла. Он посадил ее на колени, прижав к себе. Чуть погодя сел возле него и Володя.
— Ну вот, — вздохнула с облегчением Наталия. Очевидно, она и сама не ожидала, что отчужденность между детьми и отцом пройдет так быстро. — Расскажите отцу, как учитесь, как ведете себя.
— Они, конечно, и учатся, и ведут себя хорошо. Прав да, Галинка?
— Ага, — громко и звонко ответил Володя.
— Что значит «ага»? Я что-то никогда не слышал такого слова. Ты, наверно, хотел сказать «да».
— Ага, — но Володя тут же поправился: — Да.
— Учитесь в одном классе?
— Да, — ответила Галинка, — в первом «В».
— А что вы учите? — продолжал расспрашивать Симон, располагая их к себе все больше.
— Все.
— Что значит все?
— А вот, — Володя вынул из портфеля тетради и по одной стал подавать их отцу.
Не взглянув даже на обложку, Симон полистал тетрадь по русскому языку и удовлетворенно улыбнулся. Он уже сейчас может сказать, что у сына будет такой же красивый четкий почерк, как у него. Симон закрыл тетрадь и протянул было руку за тетрадью по арифметике, но вдруг переменился в лице, словно от острой боли в не зажившей еще ране. На обложках тетрадей крупными четкими буквами было написано, как отпечатано: Володя Зубов.
— А вот мои, — Галина протянула отцу свои тетради.
— Ты хорошо читаешь? Так прочти мне, доченька, что здесь написано, — и показал рукой на голубую обложку тетради.
Галинка прочитала надпись громко, с чувством, как читают выученное наизусть стихотворение:
— Ученица первого класса «В» Галя Зубова.
Но и после того, как Симон услышал произнесенное вслух то же, что прочел сам, ему все еще не хотелось верить, что такое могло случиться. Желая все же убедиться, что это произошло в действительности, он слово за словом перечитал вслух громко и четко:
— Володя Зубов. Галя Зубова.
— Дети, есть вы еще не хотите. Так пойдите пока во двор и поиграйте, — Наталия плотно закрыла за ними дверь.
— Володя Зубов, Галя Зубова? — спокойно и сдержанно, как и читал, спросил Симон у чуть растерявшейся Наталии. — А где Володя Фрейдин? Галина Фрейдина?
— Не
— Я помню, — послышался унылый голос тещи.
В отупении Симон поднялся из-за стола, сделал шаг и остался стоять, словно заблудился и не знает, где выход.
— Что происходит? — Николай Дмитриевич отложил в сторону газету и снял очки. — Что случилось?
— Ничего, Николай Дмитриевич, ровным счетом ничего, — ответил Симон, будто тесть спрашивал о себе. И на самом деле. Тесть его за годы, что они не виделись, совершенно не изменился, будто за истекшее время ничего не произошло. Та же уверенность и то же довольство собой светились в его круглых глазах. Теща тоже мало изменилась, пополнела только и стала ниже. Но в Наталии он заметил перемену в первую же минуту, едва только увидел ее. Он просто не в состоянии еще точно определить, в чем заключается перемена. И, словно желая окончательно выяснить это для себя, Симон, не сводя с нее взгляда, спросил: — Может быть, ты скажешь мне, кем я прихожусь теперь своим детям? Не нужно ли мне переписать фамилию Фрейдин на Зубов, чтобы снова стать законным отцом своих детей? Я хочу понять, что тут вдруг у вас произошло, почему не только ты взяла снова свою девичью фамилию, но сменила ее и детям.
— Неужели не понимаешь?
— Что я должен понять?
— Ты с неба свалился, что ли? — снова послышался унылый голос тещи.
— Он прекрасно все понимает, — Николай Дмитриевич вдвинулся в кресло еще глубже. — А если не понимает, то со временем поймет.
— Может быть, вы будете так добры, — обратился Симон к тестю, — и объясните мне сейчас.
Между мужем и отцом встала Наталия. Она отвела Симона в сторону.
— Я не думала, родненький, что это может тебя так рассердить. Ну, для тебя-то что меняется? Разве ты не тот же отец детям, что и прежде, когда они носили твою фамилию?
— Нет, не тот же! — крикнул Симон. — Ты отдалила их от меня. Не знаю, как ты объяснила детям, почему вдруг сменила им фамилию. Почему у них уже не отцовская фамилия? Что они могут обо мне думать? Они ведь…
— Не говори чепухи.
— Чепухи? Тогда скажи, как мне им ответить, когда спросят, почему у всех детей фамилия отца, а у них — матери? Они ведь не забыли, что в детском саду были Фрейдины, а не Зубовы. Не иначе как мама стыдится меня, или я им не родной отец.
— Ты отстал от жизни, Сеня. Мне ничего не нужно было объяснять детям. Они сами все понимают.
— Напрасно ты так оправдываешься перед ним, дочка, — Николай Дмитриевич придвинулся ближе вместе с креслом, словно прирос к нему: — Диалектика периода…
Симон по-военному круто повернулся к тестю и грубо перебил его:
— Я никогда не пойму и не желаю понимать эту вашу диалектику периода. Я уже давно хотел у вас спросить, еще до войны хотел, когда случайно пришлось услышать, что вы говорите о муже своей дочери, в каком смысле вы то говорите… Полагаю, вы прекрасно все помните, и повторять мне не нужно.