Избранное
Шрифт:
То же самое примерно сказал ему экспедитор спичечной фабрики, в прошлом лодзинский купец, которого война неожиданно застала в Пинске, куда он незадолго до войны приехал по своим делам.
Однажды экспедитор поймал Калмена во дворе и, запинаясь, стал ему читать какую-то длинную газетную статью, сопровождая ее бесчисленными толкованиями:
— Мои тоже недавно писали мне о предстоящей свадьбе и реках вина. Из того, однако, что сегодня пишут в газете, следует, по моему разумению, что война идет к концу. Раз Америка не вмешивается, Англия сама ничего не сможет сделать. Кончится тем, что заключат мир. Что же касается нашего брата, то, как подсказывает мне разум, если все останется, как сейчас, и Польша перейдет к немцу, евреев, вероятно, постараются переселить сюда, к Советам. Когда бы наши евреи не верили в это, не нашлось
В другой раз бывший лодзинский купец остановил Калмена и предложил за небольшие деньги золотые серьги, чтобы у того, дескать, было чем откупиться от немцев, и снова спросил, где Калмен собирается справлять пасху.
Калмен купил эти серьги, и за несколько дней до пасхи оба, он с лодзинский, исчезли из города. Чтобы их исчезновение не бросилось никому в глаза, они заблаговременно взяли отпуск, а знакомым сказали, что едут отдыхать к Черному морю.
Выехали они на рассвете, а к ночи уже были в заброшенном городишке, откуда местный крестьянин провел их в тихий густой лесок у границы.
Провожатый подтвердил все, о чем они наслышались в Пинске, — новая граница, дескать, не очень сильно охраняется, но остерегаться все же надо.
Извилистые запутанные тропинки к полуночи вывели их из леска в открытое поле. Тут начиналась граница.
Провожатый вернулся назад, а Калмен со своим спутником зашагали в гору к деревушке.
— Halt [6] .
Они были готовы услышать этот крик. Хотя провожатый тоже заверил их, что от немца можно откупиться, оба до этого шли по леску, согнувшись, затаив дыхание. Но теперь в открытом поле спасение могли им принести только золотые часики и перстень, лежавшие у каждого наготове.
6
Стой! (нем.)
— Wohin? [7]
— Nach Hause. Zur Frau und Kind [8] , — отозвался Калмен Зберчук еще прежде, чем увидел в темноте блеск стальной каски и наставленного автомата.
— Und dieser? [9]
— Auch [10] .
Хриплый голос немца несколько успокоил их. Это, по-видимому, был человек пожилой. Экспедитор более уверенно повторил:
— Auch zur Frau und Kind [11] .
7
Куда?
8
Домой. К жене и детям.
9
И тот?
10
Тоже.
11
Тоже к жене и детям.
— Marsch! Aber schnell! Schneller, schneller! [12]
Когда они уже прошли немалое расстояние, их снова нагнал тот же хриплый голос:
— Halt!
Лодзинский бросился бежать, Калмен за ним. Вдруг он споткнулся и упал. В это же мгновение увидел над собой немца.
— Ein Jude? [13]
Зберчук молчал.
— Aufstehen! Ich frage — ein Jude? [14]
— Ja! — И сам не понимая почему, еще повторил: — Ja, ein Jude [15] .
12
Марш!
13
Еврей?
14
Встать! Я спрашиваю — еврей?
15
Да! Да, еврей.
— Dann — zur"uck, zur"uck! Nach Russland! Und jener ist auch ein Jude? Donnerwetter! Dummer Jude! Jener Jude — kaputt! Zur"uck, zur"uck, nach Russland, schneller, schneller [16] .
Калмен стал отстегивать часики с руки.
— Nein, nein, zur"uck, zur"uck… Dummer Mensch du! Blinder Mensch, wahnsinniger Mensch! [17]
Через несколько часов, стоя в тамбуре поезда, направляющегося в Пинск, Калмен Зберчук все еще пытался осмыслить, что произошло — почему немец вдруг вернул его назад?
16
Тогда — назад, назад! В Россию! А тот тоже еврей? Проклятие! Глупый еврей! Тот еврей — капут! Назад, назад, в Россию, скорее, скорее!
17
Нет, нет, назад, назад… Глупый ты человек! Слепой человек, сумасшедший человек!
Колеса поезда всю дорогу выстукивали: «Zur"uck, nach Russland! Dummer Mensch du! Blinder Mensch, wahnsinniger Mensch!»
В Пинске Калмен сочинил историю, будто его в пути обокрали, так что он вынужден отказаться от отпуска и приступить к работе.
И потянулись тяжелые, тоскливые дни в ожидании писем, а письма больше не приходили. Лодзинский тоже не подавал о себе вестей. Знай Калмен, что экспедитор благополучно добрался до места, он бы, возможно, еще раз попытал счастья. Всякий раз, вспоминая об этом, Калмен видит перед собой немца, как он показывает рукой на лесок и сердится: «Dummer Mensch du!» И Калмену не у кого спросить, он боится спрашивать, что бы это значило. Еще хорошо, что к нему не приставали с расспросами об исчезнувшем экспедиторе.
XXIII
— Пане Зберчук, война! — разбудил на рассвете хозяин своего квартиранта. — Война, пане Зберчук!
Когда Калмен выбежал из дому, небо над противоположной стороной города уже было охвачено пламенем. Горел аэродром, горели прилегающие деревни. Дым тянулся все ближе к пригородам. Из некоторых домов на улицу неслись громкие звуки радиоприемников — жители, покидая дома, забыли их выключить. Калмен под одним из окон стал слушать, что передают из Германии, словно надеясь, что оттуда донесется такой же спокойный голос, какой раздавался из уличных громкоговорителей, которые, как и каждое утро в этот час, приглашали к физической зарядке.
Что Германия напала на Советский Союз и что началась война, эти репродукторы сообщили, когда Калмен уже добрых несколько часов тащился по песчаной лунинецкой дороге и уже не раз лежал под проплывавшими тенями немецких самолетов.
Лунинецкая дорога и проселки, что вели к ней из ближайших сел, местечек и деревушек, были запружены беженцами. Были среди них и группы красноармейцев — кто с винтовкой, кто без винтовки. На раскаленном песке валялись узлы, тюки, чемоданы, велосипеды, детские коляски, брошенные забуксовавшие мотоциклы. Никто, собственно, не знал, куда идет, сколько придется брести без глотка воды под палящим солнцем.
Усевшись на перевернутую детскую коляску, чтобы вытряхнуть набившийся в туфли песок, Калмен услышал позади себя:
— Боже, боже, как мы были ослеплены! Получать оттуда такие письма и не понимать, что дело пахнет порохом. Почему я не уехал отсюда в восточную Россию? Там моих детей и внуков хоть снабдили бы винтовками. А тут что? Пешком мы далеко не уйдем, а голыми руками убийц не задержим.
— Конечно, надо было уехать, — согласился Калмен и освободил рядом с собой место для еврея с длинной седой бородой, уже выбившегося, видимо, из сил.