Избранное
Шрифт:
— И маркез завел дело?
— Вовсе нет. В этом-то все безобразие! Никакого дела и никакой докладной записки! Они посмеялись над приставом, сказали ему, чтобы он забрал обратно свою жалобу на старосту.
— Ну, раз ему вернули его жалобу, то и дело с концом!
— Как дело с концом? Разве я могу молчать о таком факте? Ведь это преступление! Полиция совершает преступление…
— Видно, вы соскучились по жаре Верхнего Египта…
— Перевести судью в Верхний Египет только за то, что он не разрешил издеваться над законом?..
— Так очень часто делается. Одного судью перевели в самый
— Чудесно! Полиция посылает тайные доносы на судей!
— Так оно и есть на самом деле.
— Что же теперь делать?
— Положитесь на меня. Я все узнаю в маркезе, обо всем умело расспрошу и сделаю все, что надо…
— Вот как политика попирает у нас справедливость, губит порядок и разлагает нравы! Да смилуется над нами Аллах. Это просто страшно!..
Он печально покачал головой, потом, неожиданно повернувшись ко мне, сказал:
— Да, это страшно. Представьте себе, его честь шариатский судья ведет себя сейчас так, словно он закадычный друг мамура, хотя после случая с аптекой смертельно ненавидит его!
Я был удивлен. Правда, я уже слышал от мамура об этом случае.
Жители нашего города выразили пожелание открыть настоящую аптеку, которая избавила бы их от необходимости обращаться за медикаментами в крупные центры. Они договорились собрать необходимую для этого сумму и пригласили аптекаря-профессионала, сирийца по имени Джабур. Затем они стали подыскивать человека, который мог бы следить за доходами аптеки и вести ее дела. В конце концов выбор пал на господина шариатского судью. Да и кому, как не ему, с его почтенной бородой и длинными четками, могли доверить мусульмане и немусульмане свои деньги, вложенные в это предприятие? Мамур согласился назначить контролером шариатского судью, и тот соблаговолил дать свое согласие и взять на себя эти обязанности. Каждый день после полудня садился он перед дверью аптеки и, откашлявшись, произносил молитву во имя Аллаха и его пророка. Затем он восклицал:
— Господин Джабур, кофе и кальян!
Потом здесь стали ежедневно собираться его друзья и родственники, толпами приходившие из соседних деревень. Он угощал их кофе или чаем, конечно за счет аптеки. Прежде чем уйти, он бросал взгляд на медикаменты и говорил Джабуру:
— У тебя туалетное мыло высшего сорта! Да и запах этого одеколона мне нравится!
Судья уходил, и ему доставляли на дом все перечисленные им товары. Иногда он сажал рядом с собой, у дверей аптеки, своих детей или же приводил их играть около нее. Если они капризничали и плакали, судья кричал аптекарю:
— Господин Джабур! Дай детям мятную лепешку из твоего ящика.
В конце концов аптекарь не выдержал и резко сказал судье:
— Ящик! Из ящика! А что осталось в ящике?!
Между контролером и аптекарем вспыхнула ссора. Джабур поклялся оторвать судье
— Мы сами виноваты, что поверили бороде и четкам!
С этого дня мамур где только мог чернил шариатского судью, а шариатский судья поносил мамура.
Но политика дала теперь страшную власть людям, занимающим административные посты. Шариатский судья испугался и пришел к мудрому выводу, что безопаснее будет подружиться с мамуром. Он так и сделал, не поскупившись на лесть.
Все это пронеслось теперь в моей памяти. Не сдержавшись, я сказал:
— То, что они помирились, — хорошо, но даже в настоящих условиях есть нечто, что называется человеческим достоинством…
Сделав многозначительный жест, судья воскликнул:
— Смотря чье достоинство, мон шер! [110]
Собираясь уже уходить, он вдруг наклонился ко мне и сказал, понизив голос:
— Расскажу вам по секрету: однажды ко мне домой пришел феллах. Он принес барана и сказал, что это подарок. Я спросил его: «За что подарок?» Тогда он ответил: «По договоренности… За то, что мне вернули мою жену». Тут я все понял и сказал ему: «Ты ошибся домом. Тебе нужен шариатский судья…»
110
Мон шер — мой дорогой (франц.).
Я не особенно удивился. Мой собеседник попрощался и ушел, а я, оставшись один, задумался над всем, что услышал. Потом я решил пойти к мамуру и порасспросить его о деле, про которое говорил судья. В сопровождении своей охраны я отправился в путь. Войдя в кабинет мамура, я опять застал его с одним из старост. Он говорил с ним почти грубо. Вид омды не свидетельствовал ни о достатке, ни о солидности — по-видимому, это был один из самых забитых и невежественных старост. Ведь старосты, как саранча, принимают цвет земли, на которой родятся. На зеленой земле родится зеленая саранча, на бесплодной земле — серая. Этот серый староста был, несомненно, из далекой нищей деревни, расположенной на границе района, у самой пустыни. Поздоровавшись с мамуром, я сказал улыбаясь:
— Вечно вы возитесь со старостами!
Он устало ответил:
— Что же поделаешь, господин мой!
Усадив меня, он велел подать кофе. Несмотря на то что я не был близок с ним и его клубом, он уважал меня и никогда не злился на меня, как на других. Я всегда бываю осторожен с лицами, занимающими административные посты. Давая служебные распоряжения, я стараюсь не задевать достоинство человека.
Извинившись, мамур попросил у меня разрешения закончить беседу со старостой, чтобы отпустить его. Я дал свое согласие, и, обернувшись к старосте, он сказал угрожающим тоном: