Избранное

Буццати Дино

Воистину очень красивая легенда. И в этом году, приехав отдохнуть на Липарские острова, я стал снова расспрашивать местных жителей. Но, увы, легенды живут, переходя из уст в уста, лишь там, куда долетели издалека. А когда пытаешься на месте восстановить ход событий — находишь лишь туманные обрывки воспоминаний.

На Липари несколько рыбаков знали только, что среди множества больших и малых утесов есть один под названием «Старый отец». Печальную историю человека, который потерял сына и окаменел от горя, никто

из них не слыхал. Лишь однажды в кафе я разговорился с пожилым, благообразным на вид местным жителей и кое-что узнал.

Ему было лет шестьдесят. Довольно плотный, тщательно выбритый, в белоснежной сорочке с коротким рукавом, он чем-то напоминал актера, игравшего роль главного мафиозо в одноименном фильме с участием Альберто Сорди.

— Простите, — обратился я к нему. — Вы здешний, с Липари?

— Да, здешний, — помедлив, ответил он. — Но зимой я тут не живу. А чем, собственно?..

— Понимаете, меня интересует одна история… мм… из местного фольклора, пожалуй.

— Ради бога, спрашивайте.

— Вы не слыхали про человека из Мессины, который много лет назад превратился в утес?

— Ну, в детстве слыхали что-то подобное… мало ли каких небылиц наговорят, — уклончиво ответил он и улыбнулся с легким недоверием. — Да ведь с тех пор столько лет прошло…

— А вы случайно не помните, как его звали? И когда это случилось?

— Упомянутый вами факт, если, конечно, можно назвать его фактом, имел место, скорее всего, в семидесятом году прошлого века, а возможно, и раньше, впрочем, не исключено, что ничего подобного вообще не было…

— Почему? Вы что, не верите?

— Этого я не говорил. Пожалуйста, не толкуйте мои слова превратно… — Он взглянул на часы. — Простите, мне пора…

И ушел, причем все до одного посетители кафе весьма почтительно с ним раскланялись.

На следующий день на крохотной пристани я спросил у двух мальчуганов, где бы мне найти моторную лодку, чтобы прокатиться вокруг острова. Море было спокойное, и для моего путешествия вполне сошла бы лодка с подвесным мотором.

Мальчишки куда-то умчались и, не прошло пяти минут, привели лодочника, выглядевшего, прямо скажем, диковато.

Он был высокого роста, худющий — кожа да кости, — иссиня-бледный. Ему бы можно дать все девяносто, если б на заостренном лице была хоть одна морщина. Нелепая соломенная шляпа с громадными полями придавала ему вид рокового незнакомца из тропиков, сошедшего прямо со страниц Конрада. Но особенно меня поразила отрешенность его взгляда, будто он не человек, а призрак. Хилые руки оканчивались подагрическими неповоротливыми кистями, да и походка была какая-то неверная, трясущаяся. Если б не штиль, ни за что не взял бы столь ненадежного провожатого.

— Знаешь, где находится утес «Старый отец»? — спросил я первым делом.

Он чуть склонил голову, что я принял за утвердительный кивок, и, не глядя больше на меня, направился к жалкой скорлупке, привязанной неподалеку к колышку обрывком каната. Залезая в лодку,

он как-то неуклюже подпрыгнул, и его скрюченное тело словно пронзила дрожь. Я последовал его примеру. Лодочник, назвавшийся Крешенцо, с неожиданной ловкостью завел допотопный моторчик величиной с фотоаппарат. Под его ритмичное бормотанье мы поплыли по морю.

Я устроился на корме против лодочника. Сжимая ручку мотора, Крешенцо устремил на меня пристальный взгляд, но, как я с неудовольствием отметил, взгляд этот был невидящим.

Мы миновали мол, и лодка вошла в пролив между Липари и Вулкано. Последние дома селения остались позади, и природа сразу стала дикой: с берегов нас обступали причудливые, зловещие утесы.

До чего ж не похожи Липарские острова на величественные, экзотичные, но приветливые побережья Амальфи, Искьи или Капри! Там тоже берега скалистые и обрывистые, но они доступны человеческому воображению и напоминают декорации опер Верди; прибрежные пещеры и утесы поросли травой и кустарником, и потому вид у них хотя и дикий, но приятный, навевающий любовную истому. А тут голые, какие-то скрюченные скалы выжжены солнцем и словно охвачены безумной тоской. Они напоминают ад, в недрах которого бушует губительное пламя.

Многим современным скульпторам не мешало бы побывать на Липарских островах, чтобы обогатить свою скудную творческую фантазию. Здесь природа вылепила бесчисленных чудищ, гигантов, злобных пауков, бесстыдных нагих циклопов, извивающихся сирен, развалины замков и полуистлевшие алтари, гранитные стрелы, вонзившиеся в гнойные раны, скованных цепями гномов, людоедов, мрачные крепости и лишенные святости соборы. Каждый уголок на столь малом пространстве — воплощение гнетущего одиночества и непревзойденной красоты — или же тайны.

— Это и есть «Старый отец»? — спросил я у лодочника, когда мы обогнули остров с юга. Утес нельзя было спутать ни с чем.

Крешенцо кивнул.

Этот утес, высотой не более пятнадцати метров, легко было не заметить, ведь он почти сливался с обрывистой береговой кромкой. Он не был, как другие утесы, остроконечным, а, наоборот, отличался приземистой, округлой формой. На южной, ближайшей к нам стороне виднелось небольшое углубление, где плясали, уродливо сплетаясь, желтые и фиолетовые, словно восковые, тени. Лучи солнца падали почти отвесно, и в игре света и тени проступали контуры властного, страдальческого и уже тронутого тленом лица.

Из глазниц стекали застывшие пурпурные слезы. А в основании — там, где ласковые волны, накатываясь, оставляли полоску пены, — чернела небольшая щель. Когда мы подплыли совсем близко, я услышал, хотя на море было спокойно, как из черного рта-прорези доносится клокотанье волн, похожее на всхлипы.

Я попросил Крешенцо выключить мотор. Он с трудом вставил весла в уключины и начал чуть подгребать, чтобы удерживать лодку на месте. Теперь в полной тишине, под палящим солнцем, печальные, хриплые всхлипы доносились еще отчетливее.