Избранное

Буццати Дино

— Значит, Номер Первый…

— Потерпите еще немного. Подхожу к главному. Так вот: если мы построим машину, которая воспроизводила бы нашу мыслительную деятельность вне определенного языка, этой свинцовой гири на ноге, машину, которая ставила бы перед собой и решала задачи бесконечно быстрее, нежели человек, и с гораздо меньшей вероятностью ошибок, можно ли будет в таком случае говорить об интеллекте? Нет. Интеллекту для существования требуется хотя бы минимум свободы и независимости. Но вот если мы…

— Если мы построим Номер Первый,

вы это хотите сказать?

— Да, да. Если мы построим… я не говорю, что нам это уже удалось… но если мы построим машину с нашей системой чувств, рассуждающую подобно нам, а это на сегодня лишь вопрос денег, вопрос времени и труда, то что здесь страшного? И если мы сумеем построить ее, тогда этот прославленный продукт, эта неосязаемая сущность — я имею в виду мысль, неустанное движение идей, не знающее передышки даже во сне…

Больше, больше того — не только мысль, но ее индивидуализация, постоянство характеристик, то есть та самая, сотканная из воздуха опухоль, которая порой давит на нас, как свинец, — одним словом, душа, там автоматически появится душа. Непохожая на нашу, скажете вы? Почему? Какая разница, из чего оболочка — из плоти или металла? Разве камень не обладает жизнью?

Исмани покачал головой.

— Слышал бы нас монсиньор Рицьери.

— А что? — заметил с улыбкой Эндриад. — Тут никаких теологических затруднений. Неужели Бог станет ревновать? Разве все и так не происходит от него? И материализм? И детерминизм? Проблема тут совсем иная. Так что никакой ереси по отношению к отцам церкви не будет. Напротив.

— Поругание природы, скажут они. Гордыня, великий грех.

— Природы? Но это же явится полным ее триумфом.

— Ну а что дальше? Что может дать эта непомерная работа?

— Цель, дорогой Исмани, превосходит самые дерзкие мечты, на которые когда-либо отваживался человек. Но она столь грандиозна, столь великолепна, что есть смысл посвятить ей себя целиком, до последнего дыхания. Представьте себе: в тот день, когда этот мозг станет лучше, способнее, совершеннее, мудрее нашего… В тот день не произойдет ли… Как бы это сказать? В общем, сверхчеловеческим чувствам и силе разума должен будет соответствовать и сверхчеловеческий дух. Разве не станет тот день величайшим в истории? Машина начнет излучать всесокрушающий поток благотворной духовной мощи, какой еще не ведал мир. Машина будет читать наши мысли, она создаст шедевры, откроет самые скрытые тайны.

— А вдруг в один прекрасный день мысль робота вырвется из-под вашего контроля и обретет самостоятельность?

— К этому я и стремлюсь. Это и будет победа. Без свободы что за дух?

— А если, обладая душой по нашему подобию, он по нашему же подобию и развратится? Возможно ли будет вмешательство с целью исправления? И не обманет ли он нас благодаря своему чудовищному уму?

— Но он же родился непорочным. В точности как Адам. Отсюда и его превосходство. Он свободен от первородного греха.

Эндриад замолчал. Исмани в замешательстве

скреб подбородок.

— Значит, ваше устройство, Номер Первый, — на самом деле…

— Именно. Попытка. И мы имеем все основания полагать, что… что…

— Что он мыслит, как мы?

— Надеюсь.

— А как он изъясняется? На каком языке?

— Ни на каком. Всякий язык есть ловушка для мысли. Мы воспроизвели, исходя из основных элементов, функцию человеческого разума. Модель связи между словом и обозначаемым предметом заменили на модель непосредственной деятельности. Это все та же старая гениальная система Чекатьева. Всякая мыслительная комбинация переводится в график, содержащий всю картину ее развития, но в то же время позволяющий охватить ее целиком. То есть мы имеем, собственно, отпечаток мысли, не прибегая к категориям того или иного языка.

— И чем же вы пользуетесь при этом?

— Магнитной проволокой. С ее помощью мы получаем наглядные схемы.

— А расшифровка?

— Нужна практика. Я, к примеру, читаю их быстрее, чем газеты. Правда, обучиться нелегко. Но помогает звук. С магнитной проволоки снимаются не только графики, но и звук. При наличии большого опыта он становится понятен.

— Вы-то сами, Эндриад, понимаете его? Скажем, свист какой-нибудь или завывание.

— Да. Иногда мне удается. Это звучание самой мысли. Странное ощущение, будоражащее. Хотя все зависит от восприимчивости.

— А например, со мной, с новым человеком, как сможет общаться Номер Первый?

— Это и есть одна из ваших задач, дорогой Исмани. Нужно составить что-то вроде словаря мыслительных операций. По возможности найти для каждой комбинации знаков соответствующее слово.

— А вы, Эндриад, каким образом разговариваете с машиной? Она что, воспринимает наш язык?

— Приказы и прочая информация вводятся в нее посредством перфокарт. Но не исключено, что она воспринимает и речь, во всяком случае отчасти.

— Это ужасно!

— Понимаю, дорогой Исмани. Вам не верится. И в чем-то, пожалуй, правы. Ну да ничего, увидите сами. Мы уже весьма продвинулись. И дойдем до конца, я уверен. Худшее позади. Теперь будет легче. Да, мы получим сверхчеловека. Более того — демиурга, подобие Бога. На этом, именно на этом пути мы преодолеем наконец нашу убогость и одиночество.

— А вам не страшно? Ведь рано или поздно наступит момент, когда окажется физически невозможным контролировать все, что происходит в подобном мозгу.

— Верно. Мы с этим уже столкнулись. Однако оснований для тревоги нет. Наши данные вполне благополучны. Можно спать спокойно.

— А он?

— Что — он?

— Он спит по ночам? Или вообще никогда не отдыхает?

— Вряд ли он спит в полном смысле слова. Скорее, дремлет. Ночью вся его деятельность как бы притуплена.

— Вы снижаете энергопитание?

— Нет-нет, он сам успокаивается, словно от усталости.

— И видит сны?

XIV