Избранные детективы и триллеры. Компиляция. Книги 1-22

Дашкова Полина Викторовна

— Зачем он приклеивал пластырь, я понимаю. Но зачем потом сдирал? Для чего после этого аккуратно накрасил ей губы ярко-красной помадой, такой стойкой, что не стерлась, не размазалась, когда он перевернул ее мордой в подушку? И на фига ему понадобилось дырявить ей башку, когда она была уже мертвая?

От Геры легко, почти неуловимо, несло перегаром. Он, так же как Арсеньев, отдежурил ночь, но, в отличие от непьющего майора, выпил для бодрости.

— Погоди, как мертвая? — Арсеньев нервно дернул головой.

— А вот так. Он ведь придушил ее. Он просто зажал ей нос.

Двумя пальцами. Если у человека рот заклеен, этого вполне достаточно. Знаешь, у меня трупешник один был, примерно год назад. Тоже девушка, правда не такая красивая. Представляешь, блин, супружеская пара баловалась садистской любовью. Насмотрелись черной порнушки, и вперед. А у нее хронический синусит. Проще говоря, насморк. Он ей кожаный намордник надел, который полностью закрывает рот, а капли в нос закапать забыл и так увлекся, что не заметил, как дорогая супруга задохнулась на хрен. Обстурационная асфиксия. — Эксперт тихо засмеялся. Смех у него был странный, резкий, на пронзительно высокой ноте. — Сто девятую получил, причинение смерти по неосторожности. Три года. Адвокат был толковый.

— Погоди, — поморщился Арсеньев, — значит получается, убийца сначала застрелил мужчину, потом занялся женщиной. Заклеил ей рот, замотал руки, изнасиловал, придушил, просто зажав нос двумя пальцами, потом аккуратно отодрал все пластыри, накрасил губы особо стойкой помадой, перевернул лицом вниз и на прощанье выстрелил в затылок?

— Именно так все и было. Я ж говорю, псих, — эксперт со звоном распахнул стеклянные дверцы шкафа, достал литровую толстобокую бутылку с узким горлом, вытащил резиновую пробку. Запахло спиртом.

— Тебе налить?

— Нет, спасибо.

— Ну как хочешь, — он плеснул себе в какую-то мутную мензурку, выпил залпом, занюхал рукавом халата, — твое здоровье, майор. Классные феньки, правда? Только ты никому не рассказывай.

— Что значит — не рассказывать? — удивился Арсеньев. — Ты же все равно должен писать протокол.

Гера налил еще спирту, выпил, на этот раз уже не предлагая майору и не занюхивая.

— А вот в протокол я это вносить не буду, поскольку насчет протокола мне даны всякие особые указания, — быстро, еле слышно пробормотал он, и лицо его вдруг стало серьезным, задумчивым, он громко рыгнул.

— Какие указания, Гена?

— Как это какие? Руководящие! — Он опять рыгнул, достал из кармана халата горсть черных сухариков, протянул Арсеньеву:

— Хочешь?

— Нет, спасибо.

— Ну и зря, — он запрокинул голову, ссыпал сухарики в рот и захрустел, печально глядя в окно.

— Гена, ты можешь мне толком объяснить, в чем дело? Почему ты не станешь вносить в протокол то, что показал мне? Или ты опять фантазируешь? — тихо спросил Арсеньев.

От возмущения Гена поперхнулся, закашлялся, покраснел, из глаз потекли слезы, пришлось несколько раз хлопнуть его по спине.

— Эх, Саня, — произнес он наконец и взглянул на Арсеньева полными слез глазами, — я с тобой как с человеком, а ты… Ну ты же видел все сам, разве нет? Скажи, видел?

— Допустим. Но всему этому можно найти и другие объяснения.

— Какие, например?

—

Ну, не знаю, мало ли, сколько существует всяких косметических процедур? Может, эти следы на лице и руках убитой связаны с какими-нибудь там специальными масками или аллергией? А губы кажутся накрашенными из-за татуировки. Есть такие специальные татуировки, когда краска водится под кожу…

— Вот ты сам и ответил на свой вопрос, Александр Юрьевич, — тяжело вздохнул эксперт, — в нашей работе бывают случаи очевидные, как, например, дырка от пули, рубец от удавки, а бывают такие, для которых объяснений можно подобрать до фига и больше. Но ты запомни, Саня, изнасилование было. Есть характерные ссадины на внутренней стороне бедер. Есть растяжение сухожилий. И выстрелил он в нее уже мертвую. И помада нанесена посмертно. Это я тебе как специалист заявляю. А что касается остального, понимай как хочешь, вернее, как начальство повелит. Ну, что ты на меня так вылупился? Я, конечно, выпил, но не много, и дело совсем в другом. Просто этих двоих совсем не вовремя замочили. И как-то не по-человечески. Нет, штатника нормально кончили, не спорю. А вот девушку-красавицу… Больно уж много с ней делали всяких интересных фенек. Ладно, майор, все, проехали. В общем, ты меня понял.

— Не совсем.

— Ага. И я не совсем, — ординатор тихо захихикал, — но феньки классные, скажи?

— Конечно, Гера, классные, но ты, может, объяснишь, почему не хочешь вносить в протокол изнасилование, посмертный выстрел и помаду? — тихо спросил Арсеньев, когда они вышли в коридор.

— Потому! — истерическим шепотом выкрикнул Гера и добавил уже спокойней:

— Дай сигаретку, а?

Арсеньев протянул ему пачку. Гера вытащил сразу три, но закуривать не стал, кинул в карман халата и побрел по коридору, не оглядываясь. Саня видел, как путь ему преградил майор Птичкин. За это время он успел исчезнуть и теперь вернулся. Несколько минут они говорили о чем-то. Затем разошлись в разные стороны. Ординатор поплелся назад, к трупам, а Птичкин твердым шагом направился прямо к Арсеньеву.

— Значит так, майор, — произнес он, усаживаясь рядом на подоконник, — сейчас сюда приедет лидер думской фракции господин Рязанцев, и говорить с ним придется вам.

— Почему мне?

— Потому, что вы первым оказались на месте преступления. Потому, что мое руководство связалось с вашим, и у нас тут получается объединенная оперативная группа. Работаем в обстановке строжайшей секретности. О том, что убит американец, а главное, где он убит, Рязанцев пока знать не должен. Вы все поняли, майор?

— Не совсем. Что именно я должен ему сказать?

Птичкин презрительно пошевелил усами и громким шепотом, почти по слогам, произнес:

— Вы просто скажете, что она лежала в постели. Одна.

Арсеньев затосковал так сильно, что у него заболел живот. До него дошло, наконец, почему в коротком телефонном разговоре так орал дежурный по отделу полковник, почему приказано было отправить домой Генку Остапчука, а ему, Арсеньеву, велели остаться, и почему майор Птичкин сменил небрежное "ты" на отстраненное, официальное "вы".