Избранные детективы и триллеры. Компиляция. Книги 1-22
Шрифт:
– А вечернее платье? – громко, насмешливо произнесла Зинуля. – То синее, в котором ты улетала. Оно тебе так идет. А впереди всякие торжественные мероприятия, банкеты, приемы. Хотя, конечно, у тебя ведь десятка два вечерних туалетов. Или больше?
– Перестань, – поморщилась Ника, – если ты подумаешь, спокойно и серьезно, то поймешь, что это похоже на правду. – Она достала из шкафа теплый свитер, пару футболок, толстые хлопчатобумажные носки и все это быстро упаковала в небольшую сумку. – Сначала странный глухонемой бомж с родимым пятном и анонимками, потом…
– Не стоит перечислять, –
– Но, Зинуля, он ведь именно на похоронах может меня прикончить. Он совершит ритуальное убийство, маньяки всегда так делают, – громко, возбужденно говорила Ника, стоя у закрытой двери, – знаешь, мне действительно очень страшно. Я видела его лицо, его глаза. Он накладывает грим, переодевается в старух, в нищих. Он сумасшедший…
– Зачем ты оправдываешься, Ника? Я же говорю, все разумно, все правильно. Тебе надо скорее улетать в Синедольск, к мужу под теплое крылышко.
Ника ничего не ответила, ушла в ванную. Зинуля отправилась следом.
– Да, именно так, – Ника почти кричала, – к мужу, по крылышко. Потому что мне страшно. Я устала.
– А чего так орешь? – спросила Зинуля шепотом.
– Нервничаю! – Ника бросила в большую косметичку тюбик зубной пасты, щетку, бутылку шампуня, банку крема, мыло в упаковке. – А ты бы на моем месте не нервничала?
– Разумеется, – кивнула Зинуля. Она сидела на бортике ванной и с любопытством наблюдала, как Ника собирает полный набор туалетных принадлежностей, – а что, в самолете есть душ? – спросила она еле слышно.
– И вообще, – продолжала Ника все так же громко, – я ужасно устала от всей этой истории. Никиту не вернешь. Хватит бегать, суетиться, все это самообман. Не вернешь его. Надо жить дальше. Кстати, Гриша просил передать свои извинения.
– Ты тоже за меня извинись, – произнесла Зинуля громко и опять перешла на шепот:
– Я звонила его родителям, они меня ждут. Вот сейчас, от тебя я поеду прямо к ним. Они спросили, не хочешь ли ты тоже заехать. Я сказала, мол, не знаю. Но теперь ясно, не заедешь. Может, передать им что-нибудь?
Ника застыла на секунду, потом резким движением застегнула «молнию» косметички, сдернула с вешалки пару полотенец и отправилась назад в комнату.
– Ну что, Вероника Сергеевна? Вы скоро? – спросил из прихожей Костик.
– Все нормально. Сейчас. – Она закрыла дверь перед его носом, оглядела комнату, бросилась к тумбочке у кровати, выдвинула нижний ящик. – Елки-палки, куда же он делся?
– Что ты ищешь? – шепотом спросила Зинуля.
– Все, нашла, – Ника быстрым движением сунула во внутренний карман куртки маленький газовый баллончик, застегнула «молнию» куртки, подхватила небольшую легкую сумку, надела свою замшевую кепку, надвинула козырек низко, до бровей, и, распахнув дверь, улыбнулась Костику:
– Я готова.
Глава 27
По заключению экспертов смерть Астаховой Зои Анатольевны наступила в результате отравления большой дозой барбитала натрия в сочетании с алкоголем. Никакой записки покойная не оставила, но для прибывшей по вызову соседей «Скорой»
Никаких следов борьбы или присутствия в квартире другого человека. Никаких отпечатков, кроме тех, что принадлежали хозяйке и соседке, которая обнаружила труп.
Покойная лежала на тахте, в халате. Рядом на журнальном столике стояла пустая баночка из-под барбитала натрия, бутылка, на дне которой осталось немного водки, пепельница с окурками.
– Я стала беспокоиться потому, что на кухне вторые сутки горел свет. Только на кухне, нигде больше, – рассказала соседка. – И даже днем он горел. Зря Анатольевна очень аккуратный человек, она не забывает гасить свет. Это во-первых. Во-вторых, я знаю, что она живет совершенно одна, а в последний раз, когда мы с ней встретились в подъезде, она выглядела очень плохо. Сказала, что приболела немного. Знаете, она ведь никогда не болела, очень следила за своим здоровьем. И никогда так плохо не выглядела. Ну, в общем, утром я решила зайти к ней. Сначала позвонила по телефону, никто не брал трубку. Вышла с собакой, смотрю – свет все горит, а на улице-то совсем светло. Я вернулась, стала опять звонить в дверь. Никто не открыл, из квартиры ни звука. Мне стало не по себе. Знаете, какое-то предчувствие, что ли. Я позвонила «03», изложила ситуацию.
«Скорая» явилась только через два часа. Но если бы они приехали сразу, все равно ничего не сумели бы сделать. Зоя Анатольевна умерла еще ночью.
– Ты допрыгался со своим частным сыском! – кричал на капитана Леонтьева подполковник Саидов. – Не видел, что ли, с кем имеешь дело? Как ты ее допрашивал? Как?
– Нормально, – пожал плечами Леонтьев, – между прочим, кремень-баба. И вообще, это была беседа, в порядке сбора оперативной информации, а вовсе не допрос.
– В том-то и дело! Если бы велся протокол или магнитофонная запись… А теперь эти суки из издательства говорят, будто именно после беседы с тобой Астахова почувствовала себя плохо. Если учесть, что уже после первой вашей встречи она на тебя нажаловалась, то картина у нас получается мерзкая.
– У нее пропал племянник. Если она нервничала, то исключительно из-за него, а не из-за меня, – мрачно заметил капитан и добавил, пробормотал, как бы размышляя вслух, – могу спорить, ее тело сейчас в морге двадцать второй больницы, и там тоже будет преждевременная кремация по ошибке. Тем более родственников у нее никаких.
Саидов смерил его долгим неприятным взглядом из-под пышных смоляных бровей, закурил, откинулся на спинку кресла, выдержал бесконечную многозначительную паузу и наконец произнес:
– Спорить я с тобой не собираюсь. Труп в Институте судебной медицины. Вскрытие будет проводить Лукьянов Петр Евгеньевич, отличный специалист. Или уже проводит. С результатами можешь ознакомиться, только в порядке любопытства. От дела по оружию и наркотикам ты отстранен. Да, собственно, и дела никакого нет. Достаточно того, что этот твой Сливко объявлен в розыск. По подозрению в хранении задержана Кудиярова, хозяйка квартиры. Она признала, что все принадлежит ей. Доволен?
– Вполне, – кивнул капитан, – я могу идти, товарищ подполковник?