Избранные киносценарии 1949—1950 гг.

Шейнин Лев Романович

Он все убыстряет шаг, как бы стараясь попасть в ритм быстро бегущим мыслям.

— Иногда я бог знает что возмечтаю, а иной раз такая неуверенность нападет… Надо приучить себя думать и ограничивать себя и тренировать волю, как мышцы. Вы занимались гимнастикой?

В глухой аллее целуются мастеровой с девушкой. Павлов и Сима мчатся мимо. Мастеровой усмехается, кричит вслед:

— Эй, на пожар, что ли? Так разве гуляют?

Павлов, промчавшись по инерции еще несколько шагов, останавливается, смущенно

улыбается.

— Простите, ради бога. Я ведь, действительно, очень быстро хожу. Это помогает думать. Но ведь вы… ни разу не отстали. Дайте руку!

Он протягивает ей свою широкую мужскую ладонь. Сима чуточку испуганно смотрит на него и нерешительно, но покорно протягивает ему руку. И тут случается нечто совсем неожиданное. Павлов профессиональным жестом медика берет ее руку и, нажав большим пальцем вену, слушает пульс.

Налетевший ветер треплет волосы Симы.

П а в л о в. Никаких перебоев. А ведь мы очень быстро шли. Полный пульс. У вас превосходное сердце.

Оскорбленное лицо Симы. И тут Павлов неожиданно добавляет:

— Вы знаете, я не мог бы полюбить женщину с плохим сердцем.

Изумление, радость и какая-то растерянность на лице Симы. И и друг она весело смеется:

— Иван Петрович, миленький… да ведь вы же каламбурами разговариваете.

П а в л о в (очень смущенно). Возможно… но я, право, не хотел. Нам, кажется, сюда.

С и м а. Нет, в обратную сторону.

И вот притихший, смущенный Павлов уже медленно идет с Симой по аллее. Взглянув на Павлова сбоку, — он идет хмурый сосредоточенный, проклинающий себя за этот неожиданный каламбур, — Серафима сама тихонько берет его под руку.

Навстречу им идут мастеровой с девушкой. Радостью светятся их лица.

Шумят деревья в саду.

Квартира Павловых.

Ветер за окном. Капли дождя стекают но стеклу.

Вечер. Старинная фарфоровая лампа на длинной ножке освещает стол, на котором два прибора.

Немного постаревшая Серафима Васильевна сидит в кресле, накинув платок. Как и в большинстве петербургских квартир, осенью здесь холодно. Задумавшись о чем-то, Серафима Васильевна ежится под платком. Подошла к маленькому столику. Открыла альбом. Улыбнулась.

Вот Павлов в день их свадьбы.

Вот он в лаборатории у Боткина.

Серафима Васильевна и Павлов на фоне немецкого города.

— Мама!.. — слышится детский голос из соседней комнаты.

С е р а ф и м а В а с и л ь е в н а. Ты еще не спишь, Володя?

Г о л о с В о л о д и. Нет. А можно мне папу подождать?

С е р а ф и м а В а с и л ь е в н а. Нет, Володенька, надо спать. Папа в институте.

Г о л о с В о л о д и. С собаками? А я не боюсь собак.

Звонок. Серафима Васильевна радостно идет к двери. Володя в рубашонке выскакивает из детской.

Входит

Званцев. Это еще молодой человек с большим выпуклым лбом и мягким, несколько женственным ртом. На его макинтоше и шляпе капли дождя.

С е р а ф и м а В а с и л ь е в н а (удивленно). Глеб Михайлович? Что-нибудь случилось?

З в а н ц е в. Нет, нет. Иван Петрович просил передать, что он задержится. Мы всё оперируем, и всё неудачно.

С е р а ф и м а В а с и л ь е в н а. А вообще это возможно? Ну, скажите мне, Глеб Михайлович! Скажите откровенно!

Званцев стеснительно улыбается:

— Видите ли, казалось бы, нет. Но я верю ему.

Званцев надевает шляпу.

С е р а ф и м а В а с и л ь е в н а. Да куда же вы? Посидите, ведь дождь.

З в а н ц е в. Нет, нет. Иван Петрович будет сердиться. Я ведь ассистирую.

Серафима Васильевна закрывает дверь и, зябко поежившись, идет в комнату.

Попрежнему шумит ветер за окном и мерно постукивают капли дождя.

Дождь. Ветер. Туман. Званцев входит в ворота, над которыми надпись:

ИНСТИТУТ ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОЙ МЕДИЦИНЫ

Придерживая от ветра дверь, дворник глядит ему вслед. В глубине дворницкой женщина вяжет чулок.

Ж е н щ и н а. Это чей же?

Д в о р н и к. Павловский.

Ж е н щ и н а. Что ему больше всех надо, Павлову-то? Все уж ушли, а этот все режет. Собак перевел, страсть. А все в обдергайчике ходит.

Операционная. У стола Павлов и двое его помощников — Забелин и Званцев. Павлов оперирует.

— Скальпель, — командует он.

Забелин подает скальпель.

— Зажимы.

Но Забелин стоит неподвижно. Павлов поднимает голову.

— Ну-с?

З а б е л и н. Нет пульса, Иван Петрович.

З в а н ц е в (вытирая пот со лба). Четвертый час оперируем. Он отходит к окну и дрожащими от усталости руками вынимает папиросу.

П а в л о в. И двадцать четыре будем оперировать. Подготовьте новую собаку.

З в а н ц е в. Мы израсходовали всех животных. И смету за год. А щедрость министерства вам известна.

Павлов ожесточенно стаскивает халат.

— А, чорт! — шепчет он, запутавшись в тесемках, и, разорвав их, швыряет халат.

Входит Никодим. Оглядывает всю группу и, покачав головой, берется за ручку стола и увозит погибшее животное.

В мрачной тишине операционной тихонько поскрипывают колесики стола.

Стоя подле двух рукомойников, Званцев и Забелин моют руки после операции.

З а б е л и н (прислушавшись). Тихо как, а ведь раньше отбоя не было от желающих посмотреть.