Избранные новеллы
Шрифт:
Она стояла, дрожа, прижимаясь к нему в свете звезд, чувствуя, как его тепло медленно вливается в ее тело и вылепляет ее.
– Но откуда ты знал, что я?.. Ты же спал, и тогда я пошла...
– Я не знал, - ответил он, - я догадался...
– Вечно ты обо всем догадываешься. А сейчас?
– А сейчас я догадался, что девушка, которую я хорошо знаю, размечталась о своем детстве и вновь превратилась в девочку, которую мне знать не довелось, - сказал он.
– Ты озябла. Пойдем!
– Нет, нет!
– вскричала она, дрожа от холода.
– Угадывай
– Девушка посмотрела на своего спящего друга, и он показался ей вдруг чужим. Потому что она уже спешила к своим владениям и хотела навестить их одна, без него.
– Еще! Еще!
– простонала она. Теперь ее попросту бил озноб - потому, что его тепло заполнило ее всю.
– Девушка даже не стала надевать туфель, а вышла из дома босая.
– Дальше!
– прошептала она.
– И куда же она пошла?
– Она сошла вниз по крутой тропинке к папоротникам, куда я не пустил ее утром. Она сошла туда, чтобы испытать страх.
– И было ей страшно? Скажи - было?
– Наверно, было немножко страшно, как она того и желала. А потом она повернулась спиной к воде и лицом к дому, смотрела на него и думала, как покойно ей было когда-то оттого, что люди, жившие в этом доме, не ведали о ее тайных прогулках. И потому ей было покойно - тогда.
Сквозь тонкую ткань она ощущала все его тело.
– Дальше!
– прошептала она.
– О чем еще догадался ты? Что подумал?
– Я догадался, что она... вдруг утратила это чувство покоя. Потому что мужчина, который теперь спал в доме...
– Дальше! Дальше!
– Мужчина этот был чужим в ее детстве. И он слишком хорошо знал ее и угадывал каждый ее шаг. И это показалось ей посягательством на ее душу словно у нее уже не осталось ничего своего.
Она зашептала:
– И куда же она пошла? Что еще угадал ты, милый?
– Я угадал, что она спустилась к "озеру водяных лилий", и там ее одолела тоска...
– О чем затосковала она? Говори!
– Право, не знаю. Наверно, ей хотелось, чтобы все было в точности как тогда. Не знаю.
– И что же? Вышло все, как ей хотелось?
Он мягко отстранил ее от себя, нарушив нестерпимую близость тел; казалось, только спокойствие может приглушить ее страх.
– Все уже не могло быть как прежде, - сказал он.
– Деревья - и те выросли.
– Да! Говори еще!
– Деревья выросли. А на воде не было водяных лилий. Короче, прошло тринадцать лет. Из озера уже не слышались ей прежние слова.
– Какие слова? Из озера?
– Такие слова, какие слышатся человеку в детстве и потом кажутся ему нелепыми, а поздней, спустя много лет, они вновь обретают смысл. Когда все уже переменится.
– И как же, переменилось все?
– спросила она, вздрагивая от волнения.
– Все переменилось. Может, это и разочаровало ее: ей так хотелось, чтобы все было как прежде.
Теперь она совсем согрелась. Ночь была тихая-тихая. Отступив назад, она оглядела его в свете луны.
– Ты непременно хочешь остаться
– спросила она, улыбаясь.
– Нет, - сказал он и сбросил его на траву.
– А ты?
– И я нет, - сказала она.
– Теперь не надо больше угадывать.
Прогулки их становились раз от разу длиннее. Стояли светлые сентябрьские дни с отблеском лета в воде и на листьях, но с осенней терпкостью запахов, которая говорила: сейчас - или никогда.
Они взбирались на горы, и он восхищался, глядя, как уверенно она ставит ноги, ни разу не оступись. И он восхищался тем, что она никогда не вздыхала: ах, какой прекрасный отсюда вид! Не знала она и названий озер, открывавшихся им с горных вершин, и не знала, на какой высоте от уровня моря расположены дальние горы и как они называются. Однажды, еще в городе, стараясь объяснить ему, где находится ее дом, она так рассказала об этом:
– Сначала надо подняться к хутору, он лежит на пути к нашей усадьбе, и мы там берем молоко. Потом мы взбираемся в гору, а затем спускаемся вниз: здесь холм, почти совсем пологий, и луг, весь в самых разных цветах. Вот там-то и стоит наш дом.
И он ответил ей:
– Какое подробное описание! Теперь мне уже не понадобится ни компас, ни карта...
Но тогда она лишь смерила его строгим взглядом. Она не терпела шуток над своим родным домом.
– Я сама отыщу дом, - сказала она. И снова рассказывала и рассказывала ему про детство; как выходила из дома по ночам и бегала к тем двум озерцам: одно было узкое, длинное, а другое - почти совсем круглое и полное водяных лилий; ей казалось, будто она одна на белом свете, и думать так было покойно, легко, оттого что близкие ее спали в доме. И теперь ей легко было рассказывать ему об этом.
И тогда он тоже погасил улыбку и тихо сказал:
– Я хочу познакомиться с девочкой, что когда-то жила в этом доме. Я пойду с тобой туда и помогу вызвать ее из детства.
Спускаясь к дому, они отходили друг от друга все дальше и дальше. Это была игра, и каждый знал, что и другой играет в нее: будто они пришли сюда не вдвоем, а вот-вот случайно встретятся где-то в лесу или на лугу, окаймленном белыми стволами деревьев. Будто они никогда прежде не видались, но, встретившись, в озарении поняли, что отныне всегда будут вместе.
Она намного обогнала его, и он знал: когда они стояли на вершине горы и смотрели сверху на дом, она вспомнила, как описывала ему там, в городе, здешний край и что он ответил ей. И когда он вышел на луг в хороводе белых стволов, она сама уже шла ему навстречу, словно просто гуляла в лесу и случайно столкнулась с ним. И оттого, что он принял ее игру, она преисполнилась радости и сказала:
– Теперь ты вызвал меня из детства, теперь я твоя.
Он хотел поблагодарить ее, но у него не нашлось слов. Может, он заметил, что то был с ее стороны лишь порыв... Девочка из прошлого, которую он так ждал, еще не вернулась к ним. Но сладостная тревога ширилась и росла в душе предощущением высшего накала чувств.