Избранные письма. Том 1
Шрифт:
Полина Андреевна — Раевская, недурно.
{153} Тригорин — очень даровитый провинциальный актер, которому я внушаю играть меня, только без моих бак[309].
До свиданья. Жду весточки.
Mise en scиne первого акта очень смелая[310]. Мне важно знать твое мнение.
Твой Вл. Немирович-Данченко
От 3 до 4 я всегда в училище.
59. К. С. Станиславскому
Товарищество
для
12 сентября 1898 г. Москва
Сентябрь 12 дня, 1898 г.
Можете себе представить, дорогой Константин Сергеевич, — так рвут меня на клочья, что не нахожу вот уже дня четыре часа для письма к Вам. В 9 час. я встаю, в 10 завтракаю и пью кофе, в 10 1/2 выхожу из дому и от этого часа до 11 часов вечера не знаю секунды отдыха. Но не тоскую, так как работать весело.
Сообщу Вам вкратце все новости.
Это письмо — последнее. Ввиду деревенских почтовых сообщений, Вы не получили бы, если бы я через несколько дней еще написал.
Буду сообщать вразбивку, не посетуйте.
Этот бланк — незаконный, в полиции объяснили, что для такой фирмы нам нужен утвержденный правительством устав (что требует по крайней мере 1/2 года). И под этой фирмой театр не разрешат. Какую мы изберем — еще не знаю. Но это не к спеху и не беда. Выдумаем что-нибудь.
Сейчас получил от Вас «Яузу» и принимаюсь за нее с душевным трепетом[312].
Что мы делали? Au fond[313] очень мало.
Наладили три действия «Чайки», но… результаты не чересчур утешительны. Вот подробности.
{154} Ваша mise en scиne вышла восхитительной. Чехов от нее в восторге. Отменили мы только две-три мелочи, касающиеся интерпретации Треплева. И то не я, а Чехов.
Из отдельных персонажей пока единственно безупречна и абсолютно хороша — Книппер.
За нею следует Роксанова. Отлично ведет монологи, сцену «пьесы»[314] почти совсем осилила и производит большое впечатление. В остальном еще мнет, и общий рисунок не ясен.
Уловили тон и недурны Калужский и Вишневский, но пока только недурны.
Мейерхольд ушел сначала в резкость и истеричность, что совсем не отвечает замыслу Чехова. Теперь смягчил и пошел по правильной дороге. Главный недостаток был тот, что он с 1-го действия начал играть четвертое. Понимаете?
Совсем невозможна Гандурина. Бессильна, без голоса, вяла. Я уже читал роль с Кошеверовой и готовлю ее.
Очень слаб Платонов. Пылкий и горячий в патетических ролях, он никак не может стать покойным и мягким и в то же время интересным. Сам чувствует, что скучен, и страдает.
Ввиду этих двух пришлось теперь сделать паузу, чтобы решительно перетасовать роли.
Приехал Чехов. Привел я его дня три назад на репетицию. Он быстро понял, как усиливает впечатление Ваша mise en scиne. Прослушал два первых акта, высказал мне, а потом артистам свои замечания. Они очень волновались. Он нашел, что у нас на
На другой день мы (без Чехова) переделали по его замечаниям (кое-где я не уступил), и вчера он опять слушал. Нашел много лучшим. Но Платоновым и Гандуриной и он, конечно, остался недоволен. Затем начал просить, чтобы Тригорина играли Вы. Я сказал, подойдет ли Тригорин крупный к его положению. Чехов ответил — «даже лучше».
Вот видите, как я перед Вами виноват, что все отклонял от Вас эту роль. И вся труппа, оказывается, ждала, что Тригорина будете играть Вы.
А я уже Вишневского слушал. Он читает Тригорина лучше, чем Платонов, и рвется играть его, но это не то. В нем {155} мало интеллигентности, настоящей, высокой интеллигентности и простоты.
Можно перетасовать так: Тригорин — Вы, Дорн — Калужский, Сорин — Артем.
Вчера на репетиции был Суворин.
Вот!
Суворин приехал с своим Федором (Орленев[315]) и Ириной (Дестомб). Раньше телеграфировал мне просьбу попасть на репетицию «Федора». Я ответил, что репетиции «Федора» приостановлены до переезда в театр. Тем не менее они приехали, ворвались в театр и т. д. Я оказываю все любезности, рассказываю, как у нас «Федор» ставится, позволил рассмотреть костюмы (они все равно шить не будут) и т. д.
Наши были очень против того, чтобы я сообщал Суворину постановку, но мною руководят следующие мотивы:
1) Если «Федор» будет иметь успех в Петербурге, то это только поднимет интерес к пьесе в Москве, и, наоборот,
2) если «Федор» там будет интерпретирован глупо, то цензура может снять там и в Москве!!!
3) Петербургский успех «Федора» для нас не конкуренция.
4) Все равно им во веки веков не поставить, как у нас.
5) Щедрость никогда не бывает разорительна.
Словом, наши цели — помогать успеху «Федора» в Петербурге. А в газетах уже пущено, что они приехали поучиться у нас. Все они с ума сошли от того, как Вы поставили «Федора». Суворин называет Вас «гениальным». И представьте, что у них в Петербурге пьеса почти готова, а было 6 репетиций, причем начинали в 11 часов, а в половине второго кончали всю трагедию (все 11 картин). Представляете себе, что это такое?
Вчера Суворин навязался прийти на репетицию «Чайки» и удивился, как могла эта пьеса возбуждать насмешки в Петербурге. От сцены пьесы Треплева он прямо пришел в восторг, как и от всей mise en scиne.
Потом оставался с Чеховым почти до 12 часов ночи и хвалил дело. А Вишневский, не долго думая, начал подбивать его выстроить для нас в Москве театр. И подбивал так горячо, {156} что тот даже сказал, что если бы было место, он тысяч 100 дал бы!!!
Дальше.
Я Вам не хотел писать, чтобы не огорчить. Шенберг зарезался после второй репетиции с артистами. Нет сил удержать его. Тогда я заставил его сидеть дома и отдыхать, а сцены отдал репетировать Бурджалову, который сговорился с Шенбергом. «Антигону» же вел сам[316].