Избранные произведения в 2 томах. Том 2
Шрифт:
— Помочь? Давай помогу.
— Бери.
Кеша нагнулся и подхватил носилки за ручки. Спустились с крыльца, пошли по дорожке, как все, торопясь.
— Мне девушку раненую надо найти, — сказал Кеша, когда поставили носилки у палатки.
— Женское отделение там!
Санитарка, слава тебе, оказалась участливой и, не бегая, обошла с ним все палатки. У каких он ждал, а в какие она позволяла зайти и ему.
— Вот и все.
— Что же делать-то?
Он вытер кулаком лоб, а она наклонила голову к плечу, беспомощно поморгала уставленными на него глазами.
— Кого
— Ну!
— Сходите в райсовет… Хотя, конечно, без фамилии…
— Я улицу знаю.
Ее позвали.
Да, конечно, человека нелегко было разыскать в сегодняшнем Ташкенте. Райсовет и то не сразу удалось найти. Помещение, в котором он спокойно теснился до вчерашнего дня, стало аварийным, и райсовет перебрался в дом, похожий на древний замок, — стены пушкой не прошибешь. Древние знали, что строили.
К дверям крепости, петляя, текла из-за угла очередь, почти сплошь женская. Держали чемоданы, сумки или просто узлы. Одна женщина стояла с шубой в простыне, из-под которой все время вываливались каракулевые рукава, другая, рядом с ней, с пузатым и большим футляром для какой-то музыкальной штуки, сжатой в талии, как гитара, третья прижимала к себе аккуратно, с картонными обкладочками, увязанные книги, четвертая гнулась над коробкой из-под телевизора с черной рюмкой на боку (верх — низ) и жирной строкой: «Осторожно — посуда!»
— Куда это?
— На хранение.
Показывая пустые руки, Кеша боком протолкался к двери, по сторонам которой увидел надписи на толстой бумаге: «Камера хранения» и «Райсовет». Дальше по коридору, пробирался в давке, как в переполненном троллейбусе. Наконец втиснулся в комнату, где верховодила громоздкая женщина, задыхавшаяся от бесконечных вопросов и собственной полноты. Наверное, ей хотелось бы сейчас стать семнадцатилетней, вернуть себе неустающее сердце. Она часто и терпеливо вздыхала.
— Я ищу девушку, — сказал Кеша, как только от нее отошел мужчина, надевая шляпу.
— Фамилия? — спросила женщина, не отрываясь от бумаги, которую читала.
— Она жила на улице Тринадцати тополей.
— Этого недостаточно, — сказала женщина, вчитываясь в бумагу. — Улица разрушена. Фамилия?
— Видите, тут такая история…
— Короче.
— Фамилии я не знаю…
— Несерьезно, товарищ.
Женщина в первый раз подняла на него глаза и близоруко прищурилась.
Ему стало неловко. Вокруг молчали, и она, считая разговор законченным, вслух дочитала бумагу:
— «В нашей семье семеро детей и больная бабушка…»
На улице очередь к камере хранения вытянулась еще длиннее, стала бесконечной. Кеша долго брел вдоль нее. Стоял старик с рамой, плотно завернутой в газету и обвязанной веревочкой, — может, картина, а может, фотография близкого человека, которую надо было старику сберечь. Стояла девочка у чемодана, который ей не поднять и не подвинуть. Да очередь почти и не двигалась, а мать, верно, побежала пока в магазин, купить что-то к обеду. Этой заботы никто не отменил.
Кеша шагал и вглядывался в лица. А вдруг?
Шагах в пяти от него какой-то мужчина в шляпе, похоже, тот, что был в райсовете,
— А вы кого ищете? — спросила Кешу женщина в кисейном платке.
— Знакомую с улицы Тополей.
— Сейчас я спрошу, — сказала женщина, в оба конца очереди тонко, голосисто крикнула по-узбекски и подождала. — Нет, с этой улицы никого.
И так понятно было — молчала очередь.
— А который час, вы не знаете? — спросила женщина.
Кеша вынул дедовские часы и вспомнил, что не завтракал, если не считать давней еды в самолете. Как по команде, засосало под ложечкой.
Но не так-то просто было в этот день и поесть. У ближайшего перекрестка на столиках пельменной лежала пыль, а над столиками в потолке светилось небо. Чуть дальше в огромных окнах ресторана темнели складки жалюзи, а стекла хрустели под ногами. Магазины вокруг тоже пустовали. Провалы их витрин были наискось перечеркнуты рваными проводами. Рассказывали, что ток догадались выключить при первых содроганиях земли, спасли город от пожаров. Молодцы: дежурили, помнили инструкцию на этот счет или сами сообразили: короткое замыкание — пожар, а провода всюду рвались, как нитки. Пожаров мало было, с ними быстро справились. Но уберечь город от разрушений никто не мог…
Знакомый цирк стоял без купола. И кинотеатрик, у которого топтались вечерами счастливые ребята и девушки, рухнул. Совсем. Отпоказывал свои живые картины разных лет. Теперь на улицу смотри — картина! Остатки многих вывесок, сорвавшихся со стен, приставили к фундаментам домов на тротуарах, у ног, а от фундаментов ползли по стенам трещины, как бикфордовы шнуры.
— Молодой человек! Сойдите с тротуара! Молодой человек, сойдите…
Кеша не сразу догадался, что это к нему относится.
Медленно катилась мимо милицейская машина с репродуктором на крыше, и требовательный голос повторял одно и то же.
У ларька возле сквера тянулась очередь за пирожками. Кеша пристроился. Очень уж вкусно пахло. Дразняще. На весь сквер. Галдела очередь о повторных толчках. Ссылались на радио. Спрашивали, кто и что слышал. Обсуждали, где спать. Ясно, не в домах, даже у кого дома и уцелели. Город выезжал под чистое небо. Хватит ли палаток? Ясно, не хватит.
Перепоясанный тремя кушаками, согнутый, как запятая, немощный старик крикнул что-то злое двум девушкам, и те потупились и быстро ушли из очереди, сверкая голыми ногами.
— Что он им такое сказал? — спросил Кеша мальчишку в школьной форме.
— Что они голые ходят, оттого и землетрясение. Их земля проглотит! Надо паранджу носить.
— А что это за паранджа?
— Не знаю.
Мальчишке помогли, объяснили люди постарше:
— Накидка была такая, как мешок. Для женщин. С сеткой из конского волоса на лице. Чтобы хоть что-то видеть.
— Когда это носили?
— Носили.
— А когда эту самую паранджу носили — не трясло, что ли?
— Здесь всегда трясло.