Избранные произведения в 2 томах. Том 2
Шрифт:
«Из Москвы, Харькова, Минска в Ташкент прибыли стройпоезда. На железнодорожных платформах — экскаваторы, башенные краны, другая техника. В вагонах — квалифицированные мастера».
В одном месте бульдозеристы обошли ветхую дворовую будочку с косой крышей и деревянной трубой.
— Нехай стоит!
— Пригодится.
Ребята в грязных рубахах швырнули бревно в кузов самосвала, и низкорослый крепыш с раздутой грудью и шеей, на которой не сходился ворот, крикнул:
— Взял бы да помог, чем глазеть!
Кеша
Потом, вооружась лопатой, Кеша расчищал со всеми подъезды для самосвалов. Экскаваторы ссыпали в них каменный прах, и самосвалы увозили его в загородные овраги, ставшие кладбищем для многих ташкентских домов.
Расчисткой руководил молодой гигант, на зависть рослый, знающий свое дело, а потому добрый.
— Махотко! — кричали ему. — Когда перерыв?
— Сегодня! — отвечал он с хитроватой улыбкой. — Ручаюсь!
— Кто заставит нашего Махотко психануть, тому ставлю бутылку пива, — сказал крепыш, позвавший Кешу работать.
— Ты знайди ее, бутылку пива!
— Знайду!
Весь он был раздавшийся вширь, и лицо его, тоже широкое, тугое, в капельках пота, блестело.
— Махотко! — злобно крикнул он, пряча в запыленных ресницах маленькие лукавые глаза. — Я приехал город строить, а не в дерьме копаться.
— Устал, — великодушно отозвался Махотко, — отдохни.
Сам он долбил ломом глыбы, не лезущие в ковши.
— А? — восхитился крепыш, присел на бревно и спросил у Кеши, нет ли закурить, а то и в магазин сбегать «часу нема», сказал он, так вкалывают. Прямо с поезда — на расчистку.
— Как тебя зовут? — спросил Кеша, раскапывая сигареты в кармане.
— Бобошко.
— Это ж не имя, однако.
— А имя буде, як подружимось. Не поспишай.
— Ты откуда?
— С Украины. Запомни: первыми в Ташкент кто прибыл? Харьковские хлопцы! Сидай!
Парень-бомба не предлагал, а приказывал.
Закурили. Но Кеша тут же вскочил. К развалинам подошла колонна узбекских студентов с лопатами на плечах. Впереди держали транспарант: «Педагогический институт». Подальше по фанерному щиту прыгали буквы: «Трясемся, но не сдаемся!»
Как же он забыл, дурень! Эх, дурень! Педагогический — это ведь Алимджан. Оставив в недоумении нахмурившегося Бобошко и прыгая через кучи, Кеша подбежал к узбекским студентам. Их колонна уже разбредалась, и он поймал за руку одного парня.
— Слушай, педагогический! Где найти Алимджана, который это… ну молот, кидает?
— С какого курса?
— Черт его знает!
— А факультет?
— Да черт знает!
Парень посмеялся:
— Так и спрашивай у черта!
Прислушиваясь к ним, другой крикнул весело:
— Алимджан? Он на спортивных сборах. Отпустили!
Третий
— Нет, Алимджан уехал в кишлак. Маме показаться. И тогда все вокруг расхохотались, а еще один крикнул:
— Какие сборы? Какая мама? Алимджан в библиотеке. Там вот такие камушки с книг руками надо снимать…
Он развел руки до отказа, показывая, какие камни, поплевал на ладони, сам покрепче схватился за держак лопаты.
Лопаты застучали по камням, вонзились в мусор. Кеша вернулся к Бобошко, тот крикнул, как на мальчишку:
— Ты бегать будешь или работать?
Сам Бобошко уже держался цепкими, как клешни, руками за конец бревна. Кеша огляделся. С глыбы на глыбу к ним прыгал Махотко, прижимая пальцем табак в трубочке.
— Бобошко, — сказал он, — дуй в горком комсомола за кроватями.
Бобошко бросил бревно и выпрямился.
— А где той горком? Поехали со мной! — позвал он Кешу и объяснил бригадиру, что это местный.
Бригадир повернулся к нему:
— Ташкентский? А ну, покажи лапы! Без перчаток больше не хватайся, лучше в самом деле кати с ним. Помоги. Огонек есть?
Задымив, Махотко отошел, а Кеша так же властно, как говорил Бобошко, предложил:
— По дороге заедем в библиотеку.
— И в цирк! — засмеялся Бобошко. — Там собачки с бантиками!
Он изобразил цирковую собачку. Довольно смешно. А Кеша понял, что умрет этот Бобошко, а в библиотеку заехать не даст. Принципиально. Ладно! На обратном пути соскочит и отыщет библиотеку сам, а потом вернется сюда, на расчистку. Не убежит… Интересные люди эти бобошки. Город он построит — для людей, а свернуть куда-то на одну минуту, что для человека, может быть, важнее всего на свете, не свернет. Рассказать ему, зачем в библиотеку? О Мастуре… Нет, не хочется. Не подружимся мы с тобой, Бобошко, не узнаю я твоего имени, пузырь.
— Тебе зачем это в библиотеку? — спрашивал Бобошко, пока грузовик, в который они забрались, трясся и пылил по улице. — Хе! Книжки читать? Это потом. А сейчас вкалывай!
Граждане! Боритесь с подземной стихией!
Плакатик был напечатан наспех, на обрезках бумаги, и наклеили его на горкомовской двери, вероятно, в расчете на улыбку. Во всяком случае, кто замечал, пробегая, непременно улыбался.
Горком выглядел внушительно. Опять не дом, а крепость старинная. Средние века… Каменные столбы фонарей у входа. Четырехгранные. Каменные урны. Как памятники. Для комсомолии парадно, но по самодельной вывеске ясно было, что горком переехал сюда на днях. Видно, свое здание развалилось. Здесь тоже в рамах верхних этажей торчали куски острых стекол, а лестницу внутри перегораживала веревочка с предупреждением: «Хода нет. Связь через подвал». Видно, в верхних комнатах трудились смельчаки и энтузиасты, но ходили туда не по этой лестнице — она треснула, а каким-то запасным ходом из подвала.