Избранные произведения в двух томах. Том 1
Шрифт:
— Конечно, пустяки, — согласился Юрка.
— Ну, вот. Они меня даже тамадой назначили, чин чином… А мебели в квартире еще никакой, один только стол. Магнитофон завели, танцевали… Но я их решил разыграть, Юрка. Я люблю разыгрывать…
Ким Андреевич улыбнулся, глаза его озорно блеснули: он и теперь порадовался, какой хитрый номер придумал тогда, на этой вечеринке. Кому бы еще пришло в голову?
— У них там в коридоре стенных шкафов полно. Сплошь стенные шкафы, наверху антресоли. Все пока пустые. Я и залез в один шкаф, заперся изнутри. Чтобы они меня искали. Пальто, шляпа
— Не надо. А что было дальше?
— Я себе налью… Что было дальше?
Фролов пожал плечами.
— Я залез туда, в шкаф. Ждал-ждал. И заснул нечаянно. Я уж не помню, сколько спал — может быть, час или полтора. Потом стало душно, я проснулся. И вылез.
— Ты там испачкался? — Юрка смотрел на него сочувственно.
— Нет, там чисто было… Я просто вылез и опять зашел в комнату.
— Ну и что же?
— Как что?
— Так что из этого? Я не понимаю, — сказал Юрка.
— Вот и не понимаешь. — Фролов резко и досадливо оттолкнул бокал. — Они ничего не заметили. Я вхожу, а они танцуют. Они даже не заметили, что меня нет. Хотя я и тамада, и все такое… Никто не заметил. Будто меня и не было.
Он скрестил руки на столе, уронил на них подбородок.
Юрка задумался тоже. Потом, обдуман, изрек:
— Ерунда. Ты же сам говорил, что там было очень много народу, не протолкнуться?
— Много. Человек сорок.
— И все поддатые?
— Поддатые. Я тоже был поддатый.
— Чего же на них обижаться?
— Да я не обижаюсь. Мне просто, Юрка, вдруг стало отчего-то жутко. И до сих пор. Они не заметили, что меня нет. Как будто меня и на свете не было…
— Вот и хорошо, что не заметили. А то бы стали искать, а ты в шкафу спишь. И тебе потом было бы неудобно перед ними на работе. Они бы подсмеивались.
— Ты так считаешь? — переспросил отец.
— Факт, — сказал сын.
Ким Андреевич вздохнул — коротко и облегченно.
Он еще вспомнил, что как раз в тот вечер, когда он прятался в стенном шкафу, а потом зашел опять в комнату, он увидел сидящую на подоконнике девушку в кожаной юбчонке с густыми черными волосами. Она сидела одиноко, глаза ее были грустны. Он позвал ее танцевать, она пошла. Потом он ей стал выдавать разные хохмы, она смеялась, и он проводил ее домой. К себе домой. Так что грешно было считать, будто этот вечер оказался для него совсем несчастным. Нет. И Юрка, наверное, прав.
— Батя, а теперь я пойду. — Юрка посмотрел на часы, висящие на стене, и еще, для сверки, на свои часы. — Пора.
— Что ж, если пора…
У вешалки он внимательно следил за тем, как Юрка надевает свою шинель, как подпоясывается ремнем с латунной бляхой, как он посадил фуражку на голову и привычно ребром ладони проверил совпадение кокарды с кончиком носа.
— Молодец. Бравый ребятушка, — похвалил Ким Андреевич. И, приблизясь совсем вплотную, добавил: — Только ты, Юрка, все-таки осторожней там. Не лезь на рожон. Без надобности не лезь.
— А мы и не лезем. Без надобности, — ответил Юрка.
— И пиши мне почаще.
— Ладно.
— Послушай… — Ким Андреевич потер лоб, что-то припоминая, потом, кажется, вспомнил, но не сразу
— Кого?
— Ну, этого… гражданина.
— Кого?.. — Юрка оторопело моргал глазами. Наконец понял: — А-а. На «вы», конечно. Но я его больше держу на безличных оборотах.
Юрка улыбнулся. Потом, сделавшись серьезным и глянув Киму прямо в лицо, сказал:
— Я тебя люблю, папа.
Фролов отвернулся, не вынеся этого взгляда.
— Я знаю. Я в этом не сомневаюсь, Юрка… Но, вот когда я сегодня играл тебе, а ты захохотал, мне показалось, что ты… Мне иногда кажется, что вы… Конечно, вы какие-то новые. Но ведь и мы были новыми, понимаешь?
— Да. Я люблю тебя, батя, — повторил Юрка.
И почти задушил, обняв.
Ким Андреевич вернулся в комнату, постоял над столом, над ополовиненной горкой бутербродов, над двумя пустыми и одним нетронутым бокалом.
Потом направился в другую комнату, включил приемник. И тот, накалившись, вдруг сразу же завещал баритональным женским голосом:
— …совершенно очевидно, что прокоммунистические силы в Юго-Восточной Азии…
Фролов, брезгливо поморщась, перевел волну. Рядом была музыка, он послушал, но музыка ему не понравилась. Стрелка двинулась по шкале — не то, опять не то, совсем не то. А вот это звучит симпатично… Ким добавил громкости, но, покосившись на радиатор и отопительную трубу, умерил звук.
Он прошагал к черной табуретке, взял в руки щеточки, прикрыл глаза.
1974
Повести
Товарищ Ганс
Аванти, пополо.
Алла рискосса,
Бандьера росса,
Бандьера росса…
Лучшие люди, которых я знал, умирали за эту песню.
Сыну Андрею
Глава первая
А я хорошо все это помню. Так уж устроена человеческая память, верней, так уж устроена жизнь, что из тысяч дней, отпущенных тебе на веку, запоминается лишь несколько. И не нужно обижаться ни на жизнь, ни на память. Может быть, самыми лучшими днями и являются те, которые в памяти не остаются. Ведь именно они заполнены будничной работой, составляющей дело твоей жизни. И только в эти дни успеваешь заметить, как сине небо, как благодатен дождь, как свежа зелень и как чист снег. В эти дни отменно вкусен ржаной хлеб, а в библиотеках выдают хорошие книги. В эти дни просыпаешься бодро и засыпаешь мирно.