Избранные произведения в двух томах.Том 1.Проза (1966–1979)
Шрифт:
Господи, как осветились их лица, как старались они что-нибудь сделать для меня! Девушки наперебой сообщали всякие подробности о церкви, потом повели внутрь. У входа я остановилась и, естественно, пропустила вперед старую крестьянку: «Пожалуйста, синьора!» С каким врожденным достоинством она поблагодарила меня!
Девушки приплясывали от холода. Я с ужасом смотрела на их голые ноги, на посиневшие руки, придерживающие легкие одеяла, накинутые вместо пальто. Протягиваю одной из девушек свои перчатки. «Нет, нет, не надо!» — покраснев, решительно затрясла
Когда я вышла из церкви, меня уже сопровождала целая толпа. Подошли к палатке, где молодая женщина держала на руках грудного младенца. «Мария, это русская, покажи ей твоего Пепе». Женщина испуганным движением вырвала соску изо рта малыша — мол, это неприлично… Потом меня попросила подойти к больной девочке, которой очень плохо и которая очень хочет посмотреть на русскую. У девочки болело горло, она была в жару, а ночь обещала быть такой холодной… Я попыталась сказать ребенку что-то шутливое. К счастью, в одном кармане у меня была деревянная хохломская ложка, а в другом тюбик советского плавленого сыра.
— Нет, мы не жалуемся, наоборот, мы благодарим бога. Ведь он совершил чудо: в Кастельветрано не погибло ни одного человека, — сказал мне молодой человек, оказавшийся учеником Франко Грасса, искусствоведом.
— Скажите, синьора, — застенчиво обратился ко мне пожилой крестьянин, — к какой партии вы принадлежите — к христианско-демократической, к коммунистической или еще какой-либо?
Все затихли, ожидая ответа. Я тоже молчала, потом негромко сказала: «Я — член Коммунистической партии».
Люди зашумели, заулыбались. А я солгала им, впервые в жизни став самозванцем: ведь я — беспартийная.
Но тут в этот момент я не могла поступить иначе…
— Мы все здесь компаньи! — сказала мне на прощание старая крестьянка, и я не поняла, что она хотела этим сказать: то ли просто, что они дружно живут, то ли, что все они коммунисты. Но, прощаясь со мной, эта женщина подняла кверху сжатый кулак. Я ответила тем же: «Рот Фронт!» И все они — даже дети — повторили этот жест — знак международной солидарности. А за их спинами темнела старинная церковь Тринита Диделия…
Мы возвращались в Палермо. Уже стемнело. И снова мы проносились сквозь мертвые городки, а вдоль дороги дымились костры, и беженцы смотрели нам вслед. А навстречу все шли и шли, все ехали и ехали солдаты и карабинеры. И нельзя было не вспомнить войну, не вспомнить фронтовые дороги Великой Отечественной…
И отрываться от этой земли было словно отрываться от собственной юности…
Но я не принадлежала себе, я была корреспондентом. В Сицилии я уже сделала свое дело, теперь меня ждала Северная Италия.
К тому же, ночь и день прошли совершенно спокойно — верилось, хотелось верить, что самое страшное уже позади… Когда объявили посадку на последний — мой — самолет,
А утром в Риме я услышала по радио, что вчера ночью в зоне землетрясения снова были толчки…
Нет, мне абсолютно не до венецианских гондол и флорентийских дворцов! Бог с ними! В редакции поймут. «Делай, как должно, и пусть будет как будет», — эти слова, прочитанные в дневнике Льва Толстого, я повторяю, как заклинание, во всех трудных случаях жизни. Мое сердце в горах Сицилии, — следовательно, и сама я должна быть там. Я возвращаюсь в Палермо.
«Я возвращаюсь в Палермо…» — это звенит во мне, как песня. На душе сразу становится легко и ясно.
День уходит на разные организационные дела, на звонок в Палермо и на поиски теплых сапог — трудная задача в Риме! — мне так хочется их подарить кому-нибудь в Кастельветрано. А кому — пусть решают сами. Народ там дружный и справедливый.
Рано утром 20 января я снова вылетаю в Сицилию. Палермо обрушивает на меня тонны воды. По аэродрому можно плавать в лодках.
Снова проделываю в знакомом автобусе знакомый путь до знакомого здания «Алиталии». Море сегодня серое и бурное.
Возле «Алиталии» с радостью вижу знакомую фигурку Лауры Колоянни, ожидающей меня. Лаура ни о чем не расспрашивает, — все ясно. На секунду заезжаем в общество «Сицилия — СССР», где женщины упаковывают мешки с теплыми вещами для пострадавших. Среди них — русская, москвичка, Валя, которая вышла замуж за сицилийского рабочего, и вот уже два года как живет в Палермо. Ей хочется поболтать со мной, мне — тоже, да нет времени. Нас ждет грузовик с досками, из которых будет построен дом для детей в коммуне Санта-Нинфа. От самого городка осталось только одно название…
Сегодня за рулем — Лаура. Рядом с ней — ее родственник, пожилой усатый человек с удивительно добрым лицом и молодыми глазами. Этот добряк — живая легенда Италии: грозный коменданте Николо Барбато (Бородач): такой была партизанская кличка командира знаменитой Гарибальдийской дивизии Помпео Колоянни, дивизии, слава о которой гремела в Италии в годы второй мировой войны. А после войны Помпео Колоянни был вице-президентом военного министерства в Риме, потом первым секретарем палермской организации Коммунистической партии. Затем вице-президентом общества дружбы «Сицилия — СССР». Сейчас он депутат Сицилийского парламента.
Рядом со мной сидит его жена — Лина Колоянни, женщина, внешне напоминающая наших коммунисток 20-х годов. Работает в УДИ — Союзе итальянских женщин и, конечно, член компартии.
Сейчас УДИ делает все, что может. И из разных секций этой организации, охватывающей всю страну, приходят просьбы женщин прислать им детей из пострадавших районов. Но надо сказать, что пока мало кто из родителей дает на это согласие. «Пусть наши дети умирают вместе с нами», — с горечью цитирует их слова Лина Колоянни.