Избранные произведения в одном томе
Шрифт:
— Ну спасибо. А теперь, мистер, если вы не против, я пойду.
— Помолчи. И уймись.
Куинси устало поднялся с кровати. Только теперь Рейни заметила, что у него дрожат руки. Морщинки у глаз проступили явственнее. Уголки губ угрюмо поникли. Ей сделалось не по себе — это все из-за нее, и он такого не заслужил.
Если бы она могла… Вот подняла бы руку и стерла с его лица эту хмурую, суровую маску.
Но ничего такого она не сделала — просто сидела, как пойманная с поличным школьница в ожидании неминуемого наказания.
— Да не смотри же на меня так, — нетерпеливо сказал Куинси. —
— Воспитание не позволяет, а, Куинси? Не умеешь пачкаться?
Пирс стиснул зубы, и она подумала — с каким-то злорадным триумфом, — что, наверное, все-таки задела его за живое. Но тут же одернула себя. Что ты делаешь, Рейни? Помолчать не можешь?
Не получилось. Она поднялась со стула, увлекаемая демонами, понять которых могла, но контролировать не умела. Медленно, чувствуя свою власть над Куинси — глаза его сузились, и губы приоткрылись, — подошла к нему. Расстегнула верхнюю пуговицу на блузке.
— Хватить играть, — прошептала она. — Давай сделаем это. Как трахаются воспитанные янки? Какую позу предпочитаешь? Миссионерскую? Сверху? Снизу? По-собачьи? Позиция шесть на девять? Ох, что бы сказал твой папочка…
Она расстегнула вторую пуговицу, открыв свой застиранный белый бюстгальтер. Руки больше не дрожали. Кружилась голова. Она словно покинула свое тело и теперь наблюдала за всем происходящим откуда-то издалека, как зритель за персонажами пьесы. Сколько раз такое случалось с ней раньше? Это было уже не важно. Для сожалений всегда есть утро.
Куинси схватил ее за руку. Рейни улыбнулась и, прижавшись к нему, потерлась бедрами.
— Давай, Куинси, — проворковала она голосом, который и сама едва узнала. — Трахни меня. Как надо.
— Как его звали? — процедил он сквозь зубы. — Сколько тебе было? Твоя мать знала? Или напилась и ей было все равно? Черт!
Он отстранил ее и, словно едва сдерживая себя, прошел по комнате. Только что был рядом — и вот его уже нет. Рейни даже пошатнулась.
— Ты ведь никому не говорила, да? И вот я здесь. Чтобы помочь тебе, я должен быть беспристрастен. Но это невозможно. Я хочу выследить его. Я хочу переломать ему кости. Сколько бы этих мерзавцев я ни отправил за решетку, этого всегда мало.
— Не понимаю, ты о чем?
— Чушь.
— Ты со всеми женщинами так обращаешься? Неудивительно, что живешь скучновато.
— Что случилось четырнадцать лет назад?
— Посмотри на часы. Уже за полночь. Пора разбегаться.
— Четырнадцать лет назад. Давно, но не слишком, так?
— Ты утром придешь? У нас куча дел, но ты ведь, строго говоря, не член команды. Один звонок, и тебя здесь нет. Мы оба это знаем.
— Рейни…
— Ну так расслабься! Почему ты не можешь отвернуться и расслабиться?
— Потому что я — это я! Потому что я не дурак, и мне интересна ты! И я тебе отчасти интересен, иначе бы ты не приходила сюда ночью поговорить. Сейчас мы здесь. Давай поговорим. Тебе нужно выговориться. Мне нужно выслушать. Давай же сделаем это!
— Я не верю во всю эту чушь.
— А я не верю, что ты забыла имя человека, который убил твою мать.
Сказал, как ударил. С расчетливой жестокостью и
Сердце заколотилось молотом.
Как? Да ведь он же Куинси. Так и узнал. Куинси, один из лучших в Квантико. И она сама прилетала к нему вечер за вечером с кусочками информации в клюве.
— Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, — неуверенно пробормотала Рейни.
Куинси не ответил — только смотрел.
— Я не собираюсь стоять здесь безропотно и все это выслушивать, — зашла она с другой стороны.
Он только плотнее сжал губы.
— Это все чушь! Я ухожу! — Она повернулась к двери.
Куинси не произнес ни звука.
Рейни открыла дверь. Швырнула на руку куртку. И вдруг поняла, что не хочет идти в ночь. Что бы она там ни говорила, какие бы смелые слова ни бросала, ее внимание, ее интерес был там, у нее за спиной, в этой комнате. Но Куинси стоял как столб, безмолвный и неподвижный.
Мне интересна ты! И я тебе отчасти интересен…
Позови же меня, подумала она вдруг. Верни. Вот что мне нужно услышать. Вот что я хотела услышать, только не поняла это тогда. Позови же меня. Еще раз. Я не могу сделать это сама. Слишком долго держала все под контролем. Я устала, а прошлой ночью на моей веранде стоял человек в черном, и ты не знаешь, что со мной было.
Желтые поля и плавные реки…
Она плакала. Слезы катились по щекам, и ей было стыдно за себя. Она ненавидела себя за слезы. Много лет назад мать сказала ей, что слезами горю не поможешь, и она была права. Плачь не плачь — лучше не станет. Ничего не изменится.
Желтые поля и плавные реки…
Позови меня. Верни.
Куинси молчал. И Рейни вдруг поняла, что она уже не у дверей. Она на парковке. Одна. В куртке. И дверь номера закрыта. Подсознание снова сработало быстрее.
Ночь, холодная и густая, окружила ее. Она подняла голову и принялась считать звезды, пока не высохли слезы.
Огромная ночь в огромном мире. Во всем мире, может быть, только она одна утешалась ощущением собственной незначительности.
Позови меня…
Рейни выбралась из машины. Оторвала, отскребла листок с любовным посланием с ветрового стекла. Ночь молчала. Ни звука из комнаты Куинси.
Она поехала домой.
Глава 28
Грунтовая дорога изгибалась в ночи темной речкой. Рейни снова позабыла включить наружный свет и теперь ничего не видела через заляпанное клеем ветровое стекло. Может, она повернет куда-то не туда, врежется в кого-нибудь и умрет в двадцати ярдах от собственного дома. Или налетит на дерево и останется парализованной до конца жизни. Станет вторым Айронсайдом [118] .
118
Айронсайд — герой одноименного полицейского сериала 1967 г., парализованный ниже пояса детектив.