Избранные произведения в одном томе
Шрифт:
— Тебе не особенно нравятся прикосновения, да? То есть помимо ударов и желания выпустить из меня кишки.
— Я не… привыкла к ним. Моя семья была не особенно экспансивной.
Мак задумался.
— Не обижайся, но твой отец кажется немного чопорным.
— Мой отец очень чопорный. А мать принадлежала к высшему обществу. Можешь представить себе, какими веселыми и раскованными бывали выходные в нашем доме.
— Моя семья несдержанная, — небрежно проговорил Мак. — Небольшая, но весьма экспансивная. Отец до сих пор хватает мать за талию и старается
Кимберли слегка улыбнулась.
— Тебя воспитывали?
— Конечно. Правда, нестрого. Отец у меня инженер-строитель, проектирует дороги для штата. Мать преподает в школе английский. Кто мог бы подумать, что они будут так счастливы?
— Братья, сестры есть?
— Одна сестра. Конечно, младшая. Я долго терроризировал ее в детстве. Зато всякий раз, когда я засыпал в общей комнате, она раскрашивала мне лицо косметикой и фотографировала. Так что, пожалуй, мы квиты. Кроме того, я единственный мужчина из всех, что тебе встретятся, знающий как трудно снимать водоотталкивающую краску. И пожалуй никогда не выдвину свою кандидатуру на какой-либо политический пост. Одни эти фотографии погубят меня.
— Чем она сейчас занимается?
— Мэрибет работает воспитательницей в детском саду, то есть она покруче большинства полицейских. Нужно держать всех этих чертенят в рамках. Может быть, когда они засыпают, раскрашивает им лица. Я боюсь спрашивать.
— Значит, ты единственный полицейский в семье.
— Один из моих двоюродных братьев пожарник. Это почти то же самое.
Кимберли снова улыбнулась.
— Похоже, они занятные люди.
— Занятные, — согласился Мак, и в голосе его слышалась искренняя привязанность. — Хорошее воспитание им все же не повредило бы. Но что касается семей, тут они хранители устоев. Тоскуешь по матери и сестре? — неожиданно спросил он.
— Тоскую.
— Может, мне придержать язык?
— Послушаешься, если скажу «да»?
— Нет. Пожалуй, мне тоже не хватает воспитания. Кроме того, на небе звезды. Когда лежишь под ними, нужно разговаривать.
— Не слышала такого. — Кимберли запрокинула голову к ночному небу и почувствовала себя раскованнее. — Наша семья не была счастлива. Не походила на другие семьи. Но мы старались. Тут я отдаю нашей семье должное. Мы хотели быть счастливыми и старались. Пожалуй, можно сказать, ревностно.
— Твои родители развелись?
— Да, когда мы еще учились в школе. Обычная полицейская история. Работа отнимала у отца много времени. А мать… Она была воспитана иначе и ожидала другого. Думаю, ей хорошо жилось бы с банковским служащим или с врачом. Времени работа отнимала бы у него не меньше, но по крайней мере муж занимал бы в обществе приличное положение. А отец был аналитиком в ФБР. Изо дня в день имел дело со смертью, насильственной смертью, предельно насильственной смертью. Думаю, она так и не привыкла к этому. Ее это коробило.
— Это достойная работа, —
— Я тоже так считаю и всегда гордилась отцом. Даже когда ему приходилось уходить с празднований дней рождения да совсем не появляться на них. Его работа представлялась мне подвигом. Героизмом. Люди пострадали. И отец отправляется спасти положение. Я скучала по нему, у меня бывали вспышки раздражения, но помню, что главным образом испытывала гордость. Отец был замечательным. Правда, сестра вносилась к нему иначе.
— Она была старше тебя или младше?
— Мэнди была старше. И… не такой, как я. Нервной, ранимой, слегка взбалмошной. Первое, что помню о ней, — ее ругали за то, что она что-то разбила. Мэнди воевала с родителями, именно воевала. Они были очень правильными, а она не признавала никаких ограничений. И в других отношениях жизнь была для нее труднее. Она все принимала слишком близко к сердцу. Из-за одного грубого слова Мэнди чувствовала себя уязвленной несколько дней. Из-за косого взгляда становилась подавленной. Ей снились кошмары, она была склонна к истерикам, и у нее случались настоящие приступы. Работа отца внушала ей страх. Развод родителей потряс ее. И даже став взрослой, она не оправилась от этого потрясения.
— Похоже, она была эксцентричной.
— Да. — Кимберли немного помолчала. — Однако знаешь, что не дает мне покоя? В чем тут заключалась ирония?
— В чем?
— Мэнди нуждалась в нас. Была именно такой, каких мы с отцом поклялись защищать. Слабой, склонной к неверному выбору. Слишком много пила, встречалась с дурными мужчинами, верила любой лжи. Господи, она отчаянно нуждалась в том, чтобы кто-то спас ее от самой себя. А мы не спасали ее. Я в детстве постоянно возмущалась ею. Вечно чем-то расстроенная, хнычущая, недовольная Мэнди. Теперь я удивляюсь, почему мы не заботились о ней лучше? Она ведь была членом нашей семьи. Как могли мы совершенно упустить ее?
Мак промолчал и снова нежно коснулся щеки Кимберли большим пальцем. Она почувствовала, как его огрубелый палец медленно движется к ее подбородку, и вздрогнула от этого. Потом ей захотелось закрыть глаза и по-кошачьи выгнуть шею.
— Еще травинка? — прошептала она.
— Нет, — мягко отозвался он.
Кимберли смотрела на него, сознавая, что глаза ее говорят слишком много, что ей нужна защита, но найти ее она была не способна.
— Твою версию ставят под сомнение, — сказала Кимберли.
— Знаю. — Его пальцы скользнули по ее подбородку, остановились возле уха.
— Мой отец весьма проницателен. Но, как и все детективы, дотошен. Он начнет с самого начала и будет медленно продвигаться к заключению. Возможно, в другом деле это было бы не важно. Но если ты прав и вторая девушка уже где-то…
— Часы тикают, — проговорил Мак, и загрубевшие подушечки его пальцев проделали по ее щеке обратный путь, потом поползли вниз по шее.
Дыхание Кимберли так участилось, словно она снова бежала по лесу. Бежит она теперь к чему-то или до сих пор забегает?