Избранные произведения в одном томе
Шрифт:
— Я тоже так думаю, — согласилась суперинтендант МакКиннон.
— Думаете, Шана знает обо всем этом?
Суперинтендант удивленно посмотрела на меня:
— Откуда она, по-вашему, может знать о родственной связи между репортером и Донни Джонсоном?
Я пожала плечами.
— Вы говорили, что Шана отказывается читать письма. Почему? Репортер всего лишь просит о личной встрече. С чего бы ей нервничать по этому поводу? Вы знаете Шану не хуже меня. Она умная, она умеет манипулировать людьми, плюс ко всему ей скучно… Полагаю, она бы нашла это предложение
— Вы говорили с ней о Донни? — спросила суперинтендант.
— Время от времени наши разговоры сворачивают в эту сторону. Но этот вопрос поднимается не так часто, как, например, вопрос о нашей семье.
— И она была с вами откровенна? Я имею в виду насчет Донни.
— Это не в ее стиле.
— Она ни с кем о нем не говорит. И не говорила. За все время, что она провела здесь, ни психотерапевты, ни психологи, ни соцработники — никто не добился от нее ни слова по этому поводу. Я знаю о парнишке, которого она порезала в одиннадцать лет. Я слышала о шлюшке — как Шана ее называла, — которой она хотела выпустить кишки в восемнадцать. Но мальчишка Джонсон… о нем мне не известно ровным счетом ничего.
Ее слова заставили меня призадуматься. Обычно Шана любила в красках описывать свои зверства и маниакальные фантазии. Казалось, ее ничем нельзя напугать, ничем нельзя шокировать, обидеть. Однако если не принимать ее слова всерьез, подвергать их сомнению, то она вскоре сдастся. Ее монологи — типичная болтовня серийного убийцы.
Могу сказать наверняка, что, если бы я спросила Шану, зачем она убила Донни Джонсона, она бы просто пожала плечами и не ответила ничего вразумительного. Она считает себя безжалостным хищником, а таковым неведомо раскаяние. Безжалостные хищники отрицают саму мысль, что они что-то должны жертвам.
С другой стороны, было бы интересно узнать, почему сестра старается не вспоминать о мальчике. Почему не захотела общаться с журналистом. А еще более интересно — почему она ни разу не упомянула при мне о письмах.
Что Шана скрывает до сих пор, спустя тридцать лет?
— Можно я возьму их? — спросила я суперинтенданта МакКиннон, кивая в сторону писем.
— Разумеется. Собираетесь позвонить ему?
— Вполне возможно.
— А что насчет Шаны? С ней вы тоже хотите поговорить?
— Не возражаете, если завтра я снова к вам загляну?
— Принимая во внимание сложившиеся обстоятельства — пожалуйста.
Я кивнула, убрала письма в сумку и поднялась со стула, в то время как мой мозг продолжал лихорадочно соображать. Но едва я направилась к двери, суперинтендант как-то забавно дернулась, будто хотела еще о чем-то спросить или попросить, но не могла на это решиться.
— Что-нибудь еще? — Я решила помочь ей.
— Пожалуй, да. Вы не читали сегодняшнюю газету?
Я покачала головой. Учитывая мои ночные… похождения, а дальше — звонок суперинтенданта МакКиннон, неудивительно, что я не успела просмотреть свежие новости.
Суперинтендант подвинула ко мне выпуск «Бостонского вестника» и ткнула пальцем в статью в нижнем правом углу страницы. Из заголовка
Меня внезапно пробила крупная дрожь, на мгновение я закрыла глаза. Но они не могли… Я ведь не… Так, хватит об этом думать, сейчас не самое лучшее время.
— Если мне не изменяет память… — начала суперинтендант.
— Вы правы, — перебила я ее.
— Если я смогла заметить сходство между этими преступлениями и убийствами, совершенными вашими сестрой и отцом, то и другие это непременно заметят.
— Вполне вероятно.
— Ваше положение, как и положение вашей сестры, может ухудшиться.
— Это точно. — Пытаясь не смотреть Кимберли в глаза, я невидящим взором продолжала всматриваться в газетную статью. — Похоже, краски вокруг нас сгущаются.
Глава 10
Похоронное бюро «Эштон и Бигелоу» обслуживает семьи Бостона вот уже более семидесяти лет. Ди-Ди была здесь, в этом величественном колониальном здании, дважды. В первый раз — на похоронах друга, во второй — почтить память коллеги-офицера. В обоих случаях она едва не упала в обморок от запаха живых цветов и формальдегида. Возможно, детектив из уголовного отдела не должен признаваться себе в таких вещах, но похоронные залы Ди-Ди пугали.
Наверное, потому, что она слишком хорошо знала смерть, так сказать, изнутри, потому видеть ее проявления в столь помпезной обстановке было непривычно и странно. Это все равно что встретить давнишнего любовника, образ которого не имеет ничего общего с тем, который хранится в твоей памяти.
Директор бюро, Том Бигелоу, уже ждал приезда детектива Уоррен. Широкоплечий, с густой седоватой шевелюрой, он был одет в идеально пошитый темно-серый костюм. Всем своим видом директор источал успокоение, что во время работы помогало ему утешать убитых горем членов семей.
Ди-Ди пожала протянутую руку и прошла за Бигелоу сначала через отделанное деревом фойе, а затем по коридору, устланному темно-красной ковровой дорожкой, в его кабинет. В противоположность старому мрачному зданию, кабинет мистера Бигелоу был светлым и современным. Огромные окна, из которых открывался вид на прелестный газон, встроенные книжные шкафы, деревянный стол с небольшим современным ноутбуком.
Здесь Ди-Ди почувствовала себя немного спокойнее. Единственное, что продолжало ее тревожить, это заваленные цветами подоконники.
— Гладиолусы, — заметила она. — Мне кажется или действительно они являются неотъемлемым атрибутом всех похорон?
— Эти цветы символизируют память, — объяснил Бигелоу. — Вот почему они столь популярны. Еще гладиолусы означают силу духа, честь и преданность, что, в общем-то, тоже вполне уместно.
Ди-Ди кивнула и откашлялась, не зная, с чего начать. Бигелоу одарил ее приободряющей улыбкой. «Похоже, он привык к незваным гостям и нежелательным вопросам», — догадалась Ди-Ди. Однако легче ей от этого не стало.