Избранные произведения в одном томе

Гарднер Лиза

Эрекция причиняла сильное неудобство, пришлось сменить позу.

— «Олд Спайс», — прошептала Мелани. — Мне казалось, им уже никто не пользуется.

— Мой отец пользуется, — рассеянно откликнулся Дэвид и перешел к рассмотрению изгибов крошечной ушной раковины.

— Вы с ним очень близки, да?

— Раньше были.

«У Мелани Стоукс даже ушки прелестные. Наверное, и пальцы ног тоже восхитительные».

— Раньше? — вопросительно глянула она.

— Все меняется. Само собой меняется.

— Артрит? — проницательно прищурилась Мелани. — Твой отец такой

же необыкновенно общительный человек, как ты?

— Угу, я весь в него.

— Угу. И твоей матери больше нет в живых, так что некому вмешаться. Какая досада.

— Угу.

Дэвид никогда не оценивал ситуацию с этой точки зрения, но Мелани, вероятно, права.

— Расскажи о своей матери, — настойчиво попросила она. — Расскажи, каково это — расти среди людей, которые с тобой одной крови и любили тебя с самого рождения.

Дэвид не сумел ответить немедленно. Боль, пульсирующая под ее словами, мучительно сжала горло.

— Пожалуйста!

— Ну… Я многого не помню. Ты же знаешь детей. Получаешь в подарок целый мир и воспринимаешь все как должное.

— А твоя мама пекла печенье? Когда я лежала в больнице, то всегда представляла себе маму в белом фартуке, запачканном мукой и шоколадной крошкой. Непонятно почему этот образ постоянно мне являлся.

— Да, моя мама пекла печенье. Шоколадное. Овсяное. Сахарное с зеленой глазурью на праздник святого Патрика. Господи, сто лет об этом не вспоминал, — потер лоб Дэвид. — Ну, еще читала нам сказки. Заставляла убираться в своих спальнях. Даже смеялась над рассказами отца о работе. И она была очень красивая, — добавил он. — Помню, маленьким мальчиком я всегда считал, что мне досталась самая красивая мама на свете.

— Звучит замечательно.

— Да, — прошептал он. — Она такой и была. Помню… Помню, как они с папой вернулись домой из больницы и усадили нас рядом. Помню, как держались за руки и отец плакал. Никогда прежде не видел его плачущим. Затем прозвучало: «Рак». Просто «рак», словно это все объясняло.

— Не могу себе представить, как такое можно объяснить ребенку.

— Вот и они, наверное, не могли. Папа сказал, что необходимо больше помогать маме по хозяйству, так что мы со Стивеном тут же кинулись вылизывать дом. Даже впервые в качестве сюрприза пытались отдраить ванную комнату. Для сведения — мыльные разводы с нержавеющей стали очень трудно удаляются. Тебе стоило бы посмотреть на нас с пылесосом. Та еще картина.

— Что-то натворили?

— Всосали половину шторы. Кто бы мог ожидать?

— Зато ваши старания умиляют, — улыбнулась Мелани.

— Да. Мама легла на химиотерапию — мы перестлали полы в кухне. У нее лучевая терапия — у нас окна. У нее рецидив — мы с шампунем моем ковры. Соседи вечно таскали нам кастрюли с тушеным мясом и запеканками, ну, ты понимаешь, «разумеется, пока бедняжка в больнице, муж и сыновья с голоду помрут». Хвалили, как замечательно теперь выглядит наш дом, как замечательно выглядим мы со Стивеном. Поучали, что мы должны держаться, как стойкие деревянные солдатики. Маму снова положили в больницу. Мы выбили постели, отполировали мебель, вычистили

шторы и отдраили столовое серебро. Мама вернулась домой, легла в абсолютно идеальной гостиной и умерла. Потому что у нее был рак. Который убивает, даже если у тебя идеальные сыновья и идеальный любящий муж, готовые сделать все возможное и невозможное, лишь бы сохранить тебе жизнь.

— Сочувствую, — прошептала Мелани.

Дэвид неуклюже пожал плечами. Тирада прозвучала более горько, чем хотелось. В голову не приходило ни одной веселой легкомысленной реплики, чтобы сменить настрой. Риггс никогда не вспоминал о том времени. Просто не вспоминал. И теперь ощущал неловкость.

Поднял Мелани с колен и встал с кресла, чтобы создать хоть какую-то дистанцию между ними. Она по-прежнему расстроена, но он не нашел в себе сил снова ее обнять.

— Э-э-э… ну… не стоило говорить об этом, — проворчал Дэвид.

— Понимаю.

— Я просто… ну… нуждаюсь в неком пространстве.

— Дэвид, я все понимаю.

— Господи, почему столько несчастий свалилось на одну гребаную семью!

Мелани ничего не ответила, он сердито выдохнул. «Возьми себя в руки, Риггс. Соберись». Упер руки в бока и огляделся.

— Уже поздно, Мелани. Что скажешь?

— Согласна, пора ложиться спать, — кивнула она и вдруг покраснела. — Я имею в виду буквально спать. В своих отдельных комнатах. В своих отдельных кроватях.

— Твоя наверху. А я расположусь поближе к двери.

— У тебя завтра действительно занят весь день?

— С утра пораньше встреча с боссом. Он немного нервничает по поводу перестрелки. В противоположность общепринятому мнению, стрелять в нашей работе приходится не каждый день, особенно если расследуешь мошенничество.

— У тебя все здорово получилось, — пылко заверила Мелани. — Спас меня. Ранил убийцу.

— В конце концов, — поморщился Дэвид, — раз уж я попадаю в почтовую марку, то не должен был промахнуться по тому громиле.

— Он же человек, Дэвид. Не клочок бумажки.

— Ну, посмотрим, как ты запоешь, если он снова явится. Постараюсь не слишком задерживаться в офисе. Почему бы тебе не отоспаться, а потом закажи себе плотный завтрак. Посвяти день расслаблению и отдыху.

— Возможно, — наконец кивнула Мелани, — но я должна позвонить матери.

— Нет…

— Да. Я не могу просто остаться где-то на всю ночь, даже не позвонив. Ты не представляешь, как сильно она волнуется.

— Хотя бы не рассказывай, что происходит на самом деле. Пока мы не узнаем, кто в этом участвует и почему, откровенничать слишком опасно. Поняла?

— Скажу, что заночую у подруги.

— Не вдавайся в подробности. Детали могут навлечь беду.

— Профессиональный совет, — проворчала Мелани.

Направилась к лестнице. Увидела сгустившиеся тени наверху и поникла.

— Хочешь оставить свет? — спросил Дэвид.

— Все в порядке. Я взрослая женщина. И прекрасно понимаю, что глупо бояться темноты.

— Угу, а я ФБРовец, и, честно говоря, мы все — кучка извращенцев. Не существует на свете агента, кто спит при выключенном свете. Клянусь.