Избранные произведения в одном томе
Шрифт:
— Это так и надо? — с тревогой спросил я.
По лицу Матильды я не мог догадаться, что она думает, беря еще кусок ваты и принимаясь протирать раны.
— Заживает.
— Заживает? — Я уставился на ступню, и, словно под действием взгляда, ее стало дергать сильнее. — Вам не кажется, что мне следует показаться врачу?
Она продолжала спокойно обрабатывать раны.
— Я вам говорила, что туда попала инфекция. Поэтому давала антибиотики. Но если хотите, чтобы я привела доктора…
От вида покалеченной ступни у меня возникло острое желание повидаться с врачом. Но врач стал бы задавать вопросы, и не
— Ну, если вы считаете, что все в порядке…
Она кивнула и взяла новый кусок ваты. Кожа на ее руках была грубой, ногти коротко подстрижены, и, как я заметил, на пальцах никаких колец. Обработав последнюю рану, Матильда сменила вату на тюбик с мазью и предупредила:
— Будет жечь.
И жгло. Но когда она закончила, нога выглядела не так скверно, как прежде, и больше походила на конечность, чем на отбивную. Матильда наложила новые тампоны и забинтовала. Все проделывалось ловко, экономными движениями. Из-под темных волос белел кончик уха. Круги под глазами обозначились резче. В ней чувствовалась одновременно ранимость и неприступность — внутренняя сдержанность, в которой не так-то легко пробить брешь. Хотя никто не приносил извинений по поводу случившегося, у меня почему-то возникло ощущение, что по-дурацки себя вел именно я. Когда нога была забинтована, я кашлянул и поблагодарил:
— Спасибо.
Матильда принялась убирать свои перевязочные материалы обратно в аптечку.
— Позднее принесу горячую воду, чтобы вы могли помыться. Если хотите что-нибудь почитать, захвачу для вас книги.
Я был сам не свой, что мало располагало к чтению, и, отказавшись, спросил:
— Сколько мне еще тут валяться?
— Все зависит от того, как скоро вы восстановитесь и сможете ходить. — Матильда оглядела сваленный у стен хлам. — Здесь где-то должны быть костыли. Попробую найти их.
— Чьи они? — Я внезапно встревожился: неужели я не первый узник на этом чердаке?
— Мамины.
Забрав поднос, она направилась к люку. Я смотрел, как Матильда исчезает в проеме, почти ожидая, что крышка за ней закроется. Но на сей раз она осталась открытой.
Сегодня завтрак оказался разнообразнее: приправленные маслом и черным перцем яйца всмятку, хлеб и стакан молока. Я проголодался, но, стараясь продлить удовольствие, ел медленно. Закончив, посмотрел на часы и обнаружил, что время почти не двинулось вперед с тех пор, как я сверялся с циферблатом в прошлый раз. На чердаке становилось жарко, и он наполнялся смолистым запахом разогретого дерева и пыли. Я начинал потеть. Небритый несколько дней, покрытый щетиной, подбородок зудел. Я сознавал, что от меня исходит запах болезни и разгоряченного тела. Не удивительно, что Матильда предложила мне помыться. И еще было противно во рту. Я провел языком по зубам и хмыкнул: вчера мне не требовалось никакой бутылки, чтобы одолеть папашу, — достаточно было просто дыхнуть на него.
Я достал из рюкзака зубную щетку и пасту и чистил зубы до тех пор, пока не заболели десны. А потом опять улегся на матрас. Но был слишком взбудоражен, чтобы уснуть. И поскольку мозг занять было нечем, он начал потихоньку закипать и требовать активности.
Держась за стену, я прыжками пересек чердак к тому месту, где грудой свалили мебель.
Оставив в покое рамы, я сосредоточился на поисках костылей. Один обнаружился под кучей сломанных стульев, но второго нигде не было. Однако один все же лучше, чем ничего. Он был из потертого, помятого алюминия. Смахнув с него паутину и отрегулировав по высоте, я начал тренироваться и неуклюже ходил туда-сюда по чердаку. Усилия меня вскоре измотали, зато приятно было сознавать, что я вновь обрел мобильность.
Обливаясь потом и тяжело дыша, я решил отдохнуть, но, как только улегся на матрасе, мысли вновь закружили в голове. Надо было чем-то отвлечься. Большинство моих музыкальных записей хранились в телефоне, но в рюкзаке лежал старый плейер. В нем содержалась приличная подборка дорожек, а батарейки, к счастью, не разрядились. Я вставил в ухо наушник, включил воспроизведение и закрыл глаза, наслаждаясь обволакивающей меня музыкой. Не знаю, как я догадался, что на чердаке находится кто-то еще — то ли почувствовал движение воздуха, то ли заметил, как что-то мелькнуло против света из окна. Рядом с матрасом что-то стукнуло. Я рывком вскочил, открыл глаза и увидел перед собой человека.
— Боже!
Греттен вздрогнула и чуть не выпустила из рук ведро. Поспешно поставила его на пол, а я выключил музыку и вынул из ушей наушники. Внезапная тишина подействовала, как свет в кинозале во время демонстрации картины.
— Простите. Я подумала, вы спите, — пробормотала она.
— Давно вы здесь? — Греттен не реагировала. И я, сообразив, что говорю по-английски, повторил вопрос по-французски.
— Недавно. — Ответ прозвучал тихо, будто откуда-то издалека. — Матильда прислала вам воду, чтобы вы могли помыться.
Греттен смотрела под ноги, словно стеснялась поднять голову. Она раскраснелась от того, что тащила наверх ведро, и так вспотела, что хлопчатобумажная ткань прилипла к телу. Ее взгляд скользнул на висевшие у меня на шее наушники.
— Что слушаете?
Это была английская, но известная также в Европе группа. Но когда я сообщил название, понял, что Греттен ее не знает.
— Послушайте, может, понравится. — Я предложил ей наушники.
Ее лицо оживилось, но она покачала головой.
— Лучше не надо. Мне не следует с вами разговаривать.
— Так велел ваш отец? Однако вы уже говорите со мной.
— Это другое. Матильда занята сейчас с Мишелем, папа — с Жоржем.
То есть ее отец не знает, что она пришла на чердак. Я отложил наушники — не хотел неприятностей ни себе, ни Греттен.
— Кто такой Жорж? Муж Матильды?
Она уже упоминала это имя, однако мое предположение заставило ее рассмеяться.
— Нет, Жорж старый. Он помогает папе, — не переставая улыбаться, Греттен вновь посмотрела на наушники. — Может, я все-таки послушаю?