Избранные произведения. Том 1

Городецкий Сергей Митрофанович

Мой сад

Мне выпала печальная услада Устами юных рассказать свое. Я широко раскрыл ворота сада, Где сам засеял песен забытье. Мой заповедный сад, мой потаенный! Ты весь, мой сад, пошел на семена, И я смотрю, как дуб уединенный, На всхоженные мною племена. Я выходил березе белотелой Стыд девичий и слезы, злей людских, Чтобы ее печалью оробелой Звенел рязанского страдальца стих. Я звонницу построил в куще сосен, Чтоб застонали ввысь колокола И синева онежских древних весен Слепым певцам пригрезиться могла. Я Волги зачерпнул ковшом созвездья И корни вволю буйством напоил, Чтоб по увеям леса вольной вестью Ширяевские пели соловьи. Мой вешний сад, как ты богато вырос! Как широко гудит зеленый звон! Ни вихорья времен, ни крови сырость Не тронули твоих высоких крон. И речь идет по певчему народу, Что мне пора, давно уже пора Свалить себе на смертную колоду Хороший ствол ударом топора. Но мне еще не хочется под дерен. Я сруб рублю. А в сад старинный мой По вечерам, работою заморен, Хожу

дышать животворящей тьмой. И п'oросли, так веселы, так свежи, Теснятся, тянутся избытком сил, Как будто бы они всё те же, те же, Которые когда-то я садил. 1926

Солнце

Утро синее. Солнце в окно. Жизнь намчалась, как галочья стая. Все былое во мне сожжено, И грядущее жжет, вырастая. И откуда такая мне синь? И откуда такая мне радость? Я пришел из кровавых пустынь, Из-за проволок тесной ограды. Были — помню как будто в бреду — Трупы втоптаны в липкую землю. Под луной я в ущелье иду, И вокруг меня мертвые дремлют. И вокруг меня волки стоят, Над скелетами плачут шакалы, Что людей пожирает снаряд, Что достанется мяса им мало. Очень просто был мир поделен: Были только живые и трупы. Было трудно с мирских похорон В жизнь ногою обмотанной хлюпать. Но пришел я, себя волоча, Рядовым в огневые колонны, И горело древко у плеча, Подымая плакат раскаленный. В ногу с юностью! В ногу с тобой, Молодое, веселое племя! Отпугни пионерской трубой Гроба раннего легкое бремя! Все, что знаю, — скажу. Все отдам, Что скопил за тяжелые годы, Этим жадным бессчетным глазам, В эти ярые первые всходы. Солнце юности! Стало быть, ты Подарило мне смелую силу Путь найти из-за мертвой черты И забыть помогло про могилу. Чтобы мог я понять лишь одно, Что пою, из себя вырастая: «Утро синее! Солнце в окно! Жизнь намчалась, как галочья стая». Апрель 1926

Перед стихами

Нет, не белый взлет метелей Над землей необозримой. Нет, не судорога в теле Неразгаданной любимой. Нет, не шаг ночных прохожих В тихий дом, к теплу и свету. Нет, не гул весенней дрожи В горных льдах, летящих к лету. Это тише шума листьев, Рвущих почки. Легче звука. Это зимних звезд лучистей. Это радостная мука. Это в самых малых порах Сердца, жаждущего биться. Это шелест слов, в которых Мысль моя сейчас родится. 1926

Над комплектом газеты

О. С. Литовскому

Шуршат пожухлые страницы, Бумага желтая бледна. Но сквозь заглавных букв ресницы Какие смотрят времена! С какой товарищеской лаской В себя впивали новый мир И этот корпус с блеклой краской, И этот стертый эльзевир! Наборные старели кассы, Сбивались армии шрифтов, Но бороной в людские массы Врезались полчища листов. И невозможно без волненья Держать седой комплект в руках, — Истории сердцебиенье Я слышу в буквенных рядах. Я помню: мерзнули чернила, В шинели мерзнул журналист, — Но даль грядущего манила Всего себя влить в этот лист. И мысль, исхлестанная болью Гражданских бедствий и войны, Рвалась со всей людскою голью На ленинские крутизны. И вот мы год за годом крепнем, Неукротимо мы растем. И если шаг наш старым щебнем Замедлен — щебень разметем. И если час случится хмурый, Устанет мозг от маеты, Милей нам всей литературы Вот эти желтые листы. 1927

Ямбы

Там, в старине, я вашим там был. И я вас бросил. И опять Вы на меня напали, ямбы, Чтоб песню берегом обнять. Все, все, что было в страшном мире, Где задыхались старики, Послушно строилось в четыре Такие ж тесные строки. Но мир ямбических поэтов Огнем и кровью обновлен. Я средь обугленных скелетов, Упавших храмов и колонн. А из развалин, из равнины Встает несметный топот толп. Они несут, как исполины, Для новых зданий первый столп. Старинный ямб, ты стал мне тесен! Загрохотавшее борьбой, Во мне, дрожа от новых песен, Переменило сердце бой. Я ритмы рвал. Был звук мой молод, Как не звучавший никогда. Я брал с постройки грузный молот. Дробилось слово, как руда. И вот, среди ударов грома, Опять настала тишина. К крыльцу построенного дома Пришла счастливая страна. Там, в буре дней, чужим я вам был, Немые ямбы! И опять Вы на меня напали, ямбы, Чтоб песню берегом обнять. Сдаюсь. Ведь даже бури ропот Вошел в глухие берега. Пускай ямбические стопы Скуют недавнего врага. Весь этот гул годов багровых Берите в тесный свой квадрат, Пока раскаты взрывов новых Его опять не раздробят. 1925, Москва

ДУМЫ

Из семнадцатой книги стихов

22­-VI-41

Выходит в бой страна моя родная, В столетьях закаленная борьбой. Наполеона участь и Мамая Ждет всех, кто вызывает нас на бой. За что мы боремся? За то, чтоб люди Могли свободно и спокойно жить, В краю родном дышать свободной грудью, Трудиться вольно, радостно творить. За то, чтоб человеческая сила Всю красоту, всю мощь раскрыть могла. За то, чтобы Советская Россия На благо всех народов расцвела. Вы, молодежь, счастливых весен всходы, Грядущих

дней заветное зерно! Народ растил вас в солнечные годы, И родиною много вам дано. На всех путях, на всех высотах новых Вы победители и вы творцы, На всех фронтах вы к подвигам готовы, Упорные и дерзкие борцы. Мы — старики. Но мы смелы по нраву, В пороховницах старых порох есть! Поможем защитить народа славу, Отчизны незапятнанную честь. В ответ на варварское злодеянье Мы всей страной такой отпор дадим, Что в даль веков о нас уйдет преданье И вражья тьма рассеется, как дым. 22 июня 1941, Ленинград

Древняя Русь

Колыбель твою качали Волны рек, коней разбег. В южном море, на причале, Ветер грезил о тебе. Пни драла ты на деревни, И леса на север шли. Под твоей мотыгой древней Обнажалась грудь земли. Молоко ее парное В губы, мака розовей, Ты впивала с вешним зноем, Чтоб родить богатырей. И под кружевом кольчужным Потом бранным оросясь, Шли они союзом дружным Защищать Дунай и Сясь. Помним отблеск лезвий ржавый, Лязг колчанов, высвист стрел, В стягах шум победной славы, Вражьи трупы на костре. Видим, как горит солома На шестах, зовя на бой. Бердышами по шеломам, По секирам булавой! И в обветренных закатах, В окровавленных снегах Видим тенью вороватой Отступавшего врага. Ничего мы не забыли! В недрах сердца мы храним Дни, когда дубьем гвоздили Темя недругам своим. Славы, предками добытой, Не утратим никогда. Вновь волчицею подбитой Уползет от нас беда. 1941, Москва

1812 год

Не метель летит — метелица Лебединым пухом стелется. По дороге едут всадники. То враги иль наши ратники? Коль враги, так встретим вилами, Коль свои, пойдем мы с милыми. Угостим мы наших воинов Пенной брагой долгостойною. Напоим в речной излучине Боевых коней измученных. Разведем костры багровые, Будем слушать вести новые. Сколько горюшка накоплено! Напились слезами допьяна! Вдосталь бедами насытились, Извели народ мучители. Но жива страна, хранимая Силой воинства родимого. «Это наши! Это наши! Скачут так, что вьюга пляшет Под копытами коней. Стойте, стойте, дорогие! Расскажите, что с Россией, Не взошла ль заря над ней?» «Мы не дали силе вражьей Нашей родиной владеть. Это словом не расскажешь. Это песней надо петь. Как по пашням, по просторам, По лесам да по лугам Пробирался хитрым вором Чужеземный ворог к нам. Как с неслыханной обузой Под селом Бородиным Наш расправился Кутузов По заветам старины. Как мы гнались за врагами, Как им солоно пришлось, Как метелью да снегами Помогал нам дед-мороз. Как на речке на Березе, На реке Березине, Ворог ноги обморозил, Упокоился на дне. Как двунадесять языков Победила наша рать, Как ворону ворон кликал Трупы ворогов клевать. Так и всем вперед наука, Кто посмеет грянуть к нам, — Сыновьям врагов и внукам, Нашим будущим врагам». 1941, Москва

Московская ночь

Зоркая звездная ночь, Грозно притихла Москва. Родины старшая дочь Думой одною жива. Хочет всю землю наш враг Кровью народов залить, Нас, презирающих страх, Воли и счастья лишить. Нет, не осилить ему Нас ни броском, ни ползком! Варварства дикую тьму Пламенем солнца сожжем! Тихая звездная ночь. Город весь стал голубым. Родины старшая дочь Вся напряглась для борьбы. Гром и огонь в небесах И ослепляющий свет. Враг заметался в лучах, Пойманным выхода нет. Бей их, зенитка, коси, Метким огнем догоняй! Режь, пулемет, им шасси, Коршунам крылья срезай! Между обломков машин Двое злодеев лежат — Рот раскрывает один, Веки другого дрожат. Свастики скорченный спрут Замер под пулей Москвы. Так и другие умрут, Как умираете вы! Солнцем сменяется ночь. День свой начнет, как всегда, Родины старшая дочь, Город борьбы и труда. 1941

Родной город

Ленинград, родной мой город, Мне милее всех столиц. Он мне близок, он мне дорог, Весны в нем мои цвели. Растоптав змею копытом, Вздыбив грозного коня, К подвигам, в бою добытым, Всадник властно звал меня. И под мраморами зданий, Над опаловой Невой Часто видел я в тумане Призрак Пушкина живой. И когда б и где б я ни был, Сердцем я всегда живу Под жемчужным влажным небом, Заглядевшимся в Неву. Красоты ее суровой Не затмит снарядов град. Жизнь отдать сыны готовы За бессмертный Ленинград. Пусть и эта песня мчится, Как граната, на врагов. Никогда не омрачится Слава невских берегов! Как и прежде, так и ныне Грудью каменных громад, Неприступною твердыней Ты стоишь, мой Ленинград! 1941